Раскол общества как результат незавершенной модернизации

В качестве примера достаточно привести картофельные бунты, охватившие многие губернии Российской империи в 40-х годах XIX века. Для усмирения бунтовщиков пришлось применять артиллерию. Точное количество жертв неизвестно, счет сосланных в Сибирь шел на тысячи.

Но то, что для Европы осталось в прошлом, для современной Беларуси является настоящим, данным в ощущениях, порой болезненных.

Для понимания природы раскола нам потребуется статья историка Александра Ахиезера «Россия: некоторые проблемы социокультурной динамики».

Историк выделял два типа цивилизаций: традиционную и либеральную. Для традиционной цивилизации присуще статичное воспроизводство. Оно нацелено на поддержание всех систем в соответствии с некоторыми идеализированными представлениями, заимствованными у прошлого.

В либеральной цивилизации, напротив, преобладает интенсивное воспроизводство, которое характеризуется стремлением воспроизводить общество и культуру, постоянно повышая социальную эффективность.

Беларусь в своем историческом развитии вышла за рамки традиционной цивилизации, но так и не сумела перейти границу цивилизации либеральной. Промежуточное положение Беларуси между двумя цивилизациями позволяет каждой из сторон расколотого общества находить в прошлом и настоящем факты, подтверждающие свое представление о правде.

«Для раскола, — поясняет Ахиезер, — характерен заколдованный круг, когда активизация позитивных ценностей в одной из двух частей расколотого общества приводит в действие силы другой части общества, отрицающие эти ценности».

Наступление реакции, которое мы сегодня наблюдаем, и есть пример активизации носителей традиционных ценностей в ответ на активизацию их цивилизационных оппонентов.

Описанный эффект наглядно проявил себя и в 1994 г. Это благодаря ему возбужденные негативными последствиями либеральных реформ представители традиционной цивилизации дружно проголосовали за борца с коррупцией, обещавшего вернуть страну в прошлое.

Первые и пока единственные президентские выборы в Беларуси позволяют оценить соотношение двух частей расколотого общества.

Согласно данным ЦИК, в первом туре за дуэт национально-демократических кандидатов (З. Позняк, С. Шушкевич) проголосовало 22,73%, а за квартет их политических оппонентов (А. Дубко, В. Кебич, А. Лукашенко и В. Новиков) — 72,72%. Но это проценты от числа проголосовавших. От списочного числа избирателей результат дуэта составил 18,9%, квартета — 60,1%.

Во втором туре триумфатора первых президентских выборов поддержало 80,34% избирателей. Таким образом неологизм «всенародноизбранный» родился не на пустом месте. Если же вспомнить, что ЦИК считает от числа проголосовавших, то с учетом явки уровень электоральной поддержки во втором туре составил 59,6%.

Такой результат не должен удивлять, если вспомнить, что, по данным ВЦИОМ, доля человека советского в белорусском обществе перед распадом СССР составляла 69% (см. Глава 2. «В поисках места Беларуси на цивилизационной карте»).

Но насколько справедливо судить о наличии раскола в обществе по результатам голосования? Обратимся к последним выборам американского президента: при явке в 66,7% за Джозефа Байдена проголосовало 51,3 % избирателей, за Дональда Трампа — 46,9 %. Раскол? Раскол, и американские аналитики его активно обсуждают.

Однако расколы в обществе, как и «Я» в мультике про Винни-Пуха, бывают разными. Попытаюсь пояснить на пальцах, точнее на ладонях. Для этого предлагаю читателям вытянуть перед собой руки ладонями внутрь.

Получившиеся конструкция — пример раскола по-американски. В зазоре между ладонями (около 40 см.) и формируется политика. Спор идет о деталях. Общее направление движения не обсуждается, т.к. между участниками политического процесса существует БАЗОВЫЙ КОНСЕНСУС.

До Америки далеко, но и в странах бывшего соцлагеря общее направление движения после краха СССР не обсуждалось. При наличии выбора между особым (собственным) путем, Россией и Евросоюзом курс на присоединение к европейскому интеграционному проекту у наших соседей не имел альтернативы. Другое дело, что детали движения были и остаются предметом ожесточенных споров.

Для представления раскола по-белорусски руки следует отвести в стороны на 180°. При такой конструкции любое мнение политического оппонента воспринимается в качестве не ошибочного, а ПРЕСТУПНОГО. А с носителями преступных мнений разговаривать не о чем. По отношению к ним справедлива максима: «Если враг не сдается, — его уничтожают».

Поэтому в расколотом обществе нет и не может быть политики, если под политикой понимать деятельность по согласованию интересов различных социальных групп.

Не надо думать — с нами тот, кто все за нас решит

Как было продемонстрировано на примере выборов 1994 г., оценить структуру белорусского общества можно по итогам голосования. Однако у подобной методики имеется серьезный недостаток. Она работает только на пике популярности авторитарного лидера.

Эту ограниченность методики легко понять на примере динамики популярности первого президента России Бориса Ельцина. В марте 1989 г. он был избран народным депутатом СССР, получив 91,5% голосов, при явке почти 90%. В конце 1999 г. его рейтинг не превышал 5%. Но такая динамика не свидетельствует об изменении структуры общества, она — результат изменения отношения к конкретному политику.

Аналогичная история описана в Евангелии. При въезде Иисуса в Иерусалим народ под крики «Осанна!» стелил ему ветками путь, а через несколько дней кричал «Распни его!» Этот пример необходимо помнить тем, кто по наивности полагает, что в августе 2020 г. в Беларуси родилась нация.

Скоро только кошки родятся. Качественные изменения в обществе возможны лишь в процессе смены поколений. Что касается перемен, наблюдаемых в режиме «здесь и сейчас», то они свидетельствуют о смене настроений и не более того.

От любви до ненависти один шаг, но человек, его совершающий, принципиально при этом не меняется. Это все тот же человек.

Многолетний опыт работы Независимого института социально-экономических и политических исследований (НИСЭПИ) свидетельствует, что линия размежевания в белорусском обществе проходит не по отношению к авторитарному лидеру. Это следствие, которое часто принимают за причину.

В Беларуси, впрочем, это общее правило, авторитарного харизматического лидера поддерживают преимущественно люди пожилые с низким уровнем образования, проживающие в экономически депрессивных регионах. Словом, те, кто в наше динамичное время не обладает достаточным количеством человеческого капитала для самостоятельно выстраивания своих жизненных стратегий (Трамп — президент «ржавого пояса» Америки).

У их цивилизационных оппонентов, соответственно, противоположные социально-демографические характеристики.

Однако предложенное объяснение, сводящее сознание к бытию, уже в силу этого не может быть полным. Для понимания любви типичного представителя белорусского большинства к сильному лидеру нам придется перенестись в глубокое средневековье, когда в Европе был завершен окончательный переход от многочисленных политеистических религий к монотеистическому христианству. Процесс этот растянулся на тысячелетие с солидным «хвостиком». В частности, официальной датой принятия христианства у нашей северной соседки Литвы считается 1386 г. от рождества Христова.

Центральным элементом мировоззрения у сформировавшегося за это время нового исторического субъекта стала идея испорченности мира, жизнь в котором переживалась как страдание. «Человек зачат в грехе и рожден в мерзости, путь его — от пеленки зловонной до смердящего савана», — Вилли Старк, герой романа Роберта Пенн Уоррена, «Вся королевская рать».

Избавляющий от страданий путь был осознан двояко: либо через религию спасения, либо через приобщение к социальному абсолюту, в лице первых лиц во власти.

Мир культуры по своей природе дуалистичен и бинарная структурность выступает основой ментальности и эмпирической реальности: добро-зло, любовь-ненависть, земля-небо, жизнь-смерть, мужчина-женщина и совсем свежий пример: ябатьки-протестуны.

Переход от многобожия к единому богу позволил средневековому человеку максимально упростить непрерывно усложняющуюся картину мира. Подобно тому, как в гальванической ванне частицы с противоположными зарядами концентрируются у двух полюсов, единый бог и его антипод дьявол стянули в голове истинно верующего христианина на себя все противоречия.

В черно-белом мире стало проще ориентироваться. Соответственно, проще решать проблему личного спасения. Но на смену средневековью пришло Новое время с его рациональностью. И в 1881 г. немецкий философ Фридрих Ницше констатировал «смерть бога», что не отменило потребности в черно-белой картинке.

Новое время с его динамикой вытолкнуло средневекового человека из локальных сельских мирков. Освоение городских форм социализации большинству давалось нелегко. Вот почему XIX век в Европе стал веком революций.

«Место родовой вертикали, — поясняет культуролог Андрей Пелипенко, — по образу и подобию которой строились все иерархические структуры ранних цивилизаций, занимает иерархия социальная или государственная в собственном смысле. Государство теперь — это уже нечто большее, чем «разросшийся род». Принцип государственности, таким образом, становится единственным и безальтернативным. Род как бы ассимилируется государственной иерархией. А образ власти и властные отношения внутри вертикали служит универсальным медиатором становящихся метаоппозиций».

На смену метаоппозиции бог-дьявол приходит метаоппозиция вождь-его персональные враги, а на смену религии — тоталитарные идеологии с их культами вождей, фюреров и дуче. Т.е. на смену монотеистической христианской религии с единым богом во главе, пришли монотеистические идеологии во главе с вождями.

Таким образом произошла замена формы, а не содержания. Потребность в упрощенной картине мира, в которой все противоречия стянуты к двум полюсам «гальванической ванны», осталась. Без нее «маленький человек», вброшенный в непрерывно усложняющуюся социальность, мог бы просто лишиться рассудка.

Все вышесказанное иллюстрируют два четверостишия Владимира Высоцкого:

«А перед нами все цветет,
За нами все горит.
Не надо думать — с нами тот,
Кто все за нас решит.

Веселые — не хмурые —
Вернемся по домам, —
Невесты белокурые
Наградой будут нам!»

Кто же, находясь в здравом уме и твердой памяти, откажется от белокурых невест? Но источником этого «блага», выступает тот, «кто все решает за нас», т.е. Власть. Те, кто об этом постоянно помнят, и заказали в Беларуси музыку в ходе первых и последних президентских выборов.

Во второй половине XX века большинство европейцев от этого архаичного заблуждения избавилось. К сожалению, в Беларуси процесс освобождения затянулся. Доля православных атеистов, воспринимающих власть в качестве сакральной субстанции, у нас никак не меньше 50%.

Переубеждать их бесполезно. Поэтому активизация ценностей прогресса и развития меньшинством, активизирует статичные традиционалистские ценности большинства. Аналогичным образом активизация ценностей традиционализма мобилизует усилия в борьбе за прогресс среди модернизированного меньшинства. Эффект бумеранга, однако. Он порождает обоюдное стремление обеих частей расколотого общества действовать в противоположном направлении, парализуя и дезорганизуя друг друга.

Белорусское большинство и не позволило республике-партизанке повторить в начале 90-х путь прибалтов. Опция «возвращения в Европу» не стала доминирующей при открытии окна возможностей после распада СССР. Не оправдалась и наивная вера тех, кто полагал, что выборы, свободная пресса, рыночная экономика позволят навсегда расстаться с наследием тоталитарного прошлого.

Мы — европейцы, в вы кто?

Благими намерениями вымощена дорога в ад. В благих намерениях прорабов Перестройки лично я не сомневаюсь. Они хотели как лучше: больше демократии, больше социализма и с помощью инвестиций в машиностроение придать ускорение деградирующей экономике.

Они хотели как лучше, но получили как всегда. Какими бы властными полномочиями не обладал генеральный секретарь ЦК КПСС, какое бы место в Конституции не застолбила бы за партией 6-я статья («Руководящей и направляющей силой советского общества, ядром его политической системы, государственных и общественных организаций является Коммунистическая партия Советского Союза»), процесс пошел, невзирая на ЦУ, исходящие из Кремля.

Миф о возможности управлять обществом является одним из базовых среди родных болот и осин. Он, в частности, лежит в основе всех конспирологических теорий. Мол есть где-то кто-то (тайное общество, спецслужба, инопланетяне, масоны, Ротшильды, Рокфеллеры), дергающий за веревочки. Простые же смертные — лишь жалкие марионетки, не подозревающие, что они кривляются не по собственной воле.

По факту же сумма простых смертных образует мощный социальный поток, в котором даже облаченным всей полнотой власти в лучшем случае удается лишь удержаться некоторое время на плаву. Тут напрашивается прямая аналогия с туристами, сплавляющимися по горной реке. Представьте, какова их роль в формировании потока.

Попытки решить экономические проблемы путем скрещивания демократии с социализмом спровоцировали в СССР рост национального самосознания, повлекшего не объединение, а разъединение так называемой «новой общности советских людей». Как грибы по периферии советской империи стали расти народные фронты.

История склонна к повторам. Разумеется, полноценное клонирование прошлых ситуаций невозможно. Но если «окно возможностей» вновь распахнется, то радость будет недолгой. Какие бы планы не пытались реализовать очередные прорабы очередной Перестройки, но они упрутся в отсутствие БАЗОВОГО КОНСЕНСУСА в обществе, т.е. в раскол.

«Проблема коллективной идентичности оказывается проблемой социальной стабильности. Там, где имеет место кризис коллективной идентичности, там можно констатировать и социальную аномию, т. е. хаос, смуту», — поясняют три российских автора в своей монографии[1].

Стабильность — это наше все, точнее, не наше, а тех, кто связывает свое благополучие с властной вертикалью. Для них и объявлен год Народного единства, а в качестве интегратора из архивов извлечена фигура внешнего врага.

Борьба за формирование правильной идентичности стала альфой и омегой политики Дворца Независимости. Частное проявление этой борьбы — запрет БЧБ символики и контроль исторической памяти.

Непростое это занятие. Активная фаза формирования национальной идентичности в Беларуси пришлась на время, когда наши западные соседи свою энергию направили на строительство наднациональной идентичности, чему способствуют интенсивные процессы глобализации.

Но раз национальные идентичности угасают, то возникает потребность в новом уровне объединения — цивилизационном. Мы — европейцы, в вы кто? А мы? Мы ваши освободители от нацизма. Кланяйтесь и благодарите. Благодарите и кланяйтесь. Таков ответ Дворца Независимости на главный вызов нашего времени.

Но о том, что в карете прошлого далеко не уедешь, было известно еще героям пьесы Максима Горького «На дне». В расколотом же белорусском обществе модернизированная его часть подобный ответ не способна принять по определению. Вот и приходится удерживать стабильность с помощью силовой составляющей.

Сергей Николюк, политолог

[1] И.В. Кондаков, К.Б. Соколов, Н.А. Хренов. «Цивилизационная идентичность в переходную эпоху». С. 124