НАДО ЛИ УХОДИТЬ ИЗ ЖИЗНИ ПО ЗАКОНУ?

Несколько дней назад умерла мама моей коллеги. Она очутилась в такой ситуации, когда смерть казалась единственным выходом. Она страдала более 10 лет, постоянно испытывая боль во всем теле. Ее жизнь и жизнь всех близких превратилась в сущий ад. За месяц до смерти она пыталась покончить с собой, но приехавшая бригада «скорой» спасла, вернув страдающую женщину буквально с того света.

— Леночка, — говорила она дочери,— сделай, пожалуйста, хоть что-нибудь, найди врача, пусть сделает укол! Я сама хочу отмучиться! Почему даже умереть у нас нельзя по-человечески?!

Идеология добровольной смерти

Эвтаназия переводится с греческого языка как «хорошая смерть». На деле это практика прекращения (или сокращения) жизни человека, страдающего неизлечимым заболеванием, испытывающего невыносимые страдания. Это удовлетворение просьбы без медицинских показаний в безболезненной или минимально болезненной форме с целью прекращения страданий.

Достойная смерть подразумевает уход из жизни без боли, без страданий. Более того, уничтожение человеческой жизни при определенных обстоятельствах рассматривается даже как благо.

В 1974 году был опубликован «Манифест эвтаназии», подписанный более чем 40 известными в мире людьми, среди которых были лауреаты Нобелевской премии. Там, в частности, говорится: «…Мы утверждаем, что безнравственно принимать или навязывать страдания. Мы верим в ценность и достоинства индивида, из чего проистекает необходимость предоставить ему свободу самому рационально распоряжаться своей собственной судьбой».

Американец Джек Кеворкян в 1989 году изобрел специальную машину, которая называлась «мерситрон» (mercy по-английски — «милосердие»). Машина подавала смертельную дозу анальгетиков и токсичных препаратов в кровь больного, если пациент не мог покончить с собой иными способами. Уже в 1990 году первый пациент Кеворкяна испытал эту машину на себе, и с тех пор доктор отстаивал идею помощи ухода больному человеку с очень низким качеством жизни.

Хроника осознанного ухода

Эвтаназия уже много лет является в мире одной из самых острых социальных проблем. Пионером в области легализации добровольной смерти стали Нидерланды. В1984 году Верховный суд страны признал добровольную эвтаназию приемлемой.

На сегодняшний день эвтаназия существует на законодательном уровне также в Бельгии, Австралии, штате Орегон. Швейцария стала страной «смертельного туризма» — в прошлом году местная организация «Dignitas», помогающая желающим уйти из жизни, оказала помощь 50 самоубийцам. Общее число «клуба самоубийц» достигло 1700 человек, примерно 950 из них — иностранцы. Цюриху реально грозит слава «всемирной столицы эвтаназии». По мнению многих авторитетных экспертов, есть все основания предполагать, что скоро и другие высокоразвитые страны легализуют эвтаназию. Так, Высший суд Великобритании недавно удовлетворил просьбу парализованной женщины, которая хотела, чтобы врачи отключили аппарат искусственной вентиляции легких, который поддерживал ее жизнедеятельность.

Как это происходит на практике в других странах? Например, в Бельгии, где эвтаназия была легализована еще в 2002 году, она может осуществляться только врачом в отношении совершеннолетних пациентов, чья болезнь не поддается излечению и вызывает беспрестанные физические или психологические страдания. Больной подает нотариально заверенное прошение об эвтаназии, причем два раза, с интервалом не менее двух недель. Прошение рассматривает комиссия на нескольких уровнях, которая работает два-три месяца, проверяет протоколы лечения и документацию. Иногда в результате проверки выясняется, что можно еще попробовать какой-то метод облегчения состояния больного. Если комиссия решает, что ничего предложить нельзя, делается соответствующее заключение. Тогда документы направляются в обычный суд, в медицинский отдел. Судья приглашает специалистов, которые еще раз оценивают состояние больного и рассматривают документы, в том числе журналы наблюдения за больным. Если суд выносит положительное решение, в клинике собирают еще одну комиссию, которая и сообщает больному, что его ходатайство удовлетворено. При этом больной может отказаться. И случается это довольно часто: за те несколько месяцев, в течение которых рассматривается вопрос, происходят изменения в сознании человека, в его состоянии, и он может изменить решение. Если же больной по-прежнему настаивает на эвтаназии, его переводят в специальную палату, где вводят катетер в вену. Лекарство подается путем нажатия определенной кнопки. Есть четыре кнопки, которые нажимают четыре врача. Никто из них не видит больного, который прибегает к эвтаназии, а также не знает, нажимает ли он кнопку, запускающую смертельную инъекцию.

Есть ли у эвтаназии альтернатива?

Признаюсь, я уверена, что большинство людей задумываются об эвтаназии в связи с болью, которую не могут терпеть чаще всего онкологические больные. В европейских странах не ждут, когда боль станет нестерпимой, а применяют обезболивающие лекарства в превентивном порядке. Человек живет, не чувствуя боли. И это уже совсем иное качество жизни.

— Вопрос адекватного обезболивания в нашей медицине существует, и, справедливости ради, надо отметить, что ситуация меняется в лучшую сторону,— утверждает директор Белорусского детского хосписа клинический психолог Анна Горчакова.— Однако в мире среди больных, обращающихся за эвтаназией, мало онкологических. Чаще всего это те, кто страдает тяжелыми хроническими неизлечимыми заболеваниями. Есть болезни, когда наступает паралич. Человек не может пошевельнуть ни рукой, ни ногой, но его мозг работает. Такие люди зависят от родственников, видят и понимают, что являются для них большой проблемой, и часто именно поэтому очень хотят уйти из жизни.

— По-моему, в сфере обезболивания сегодня много спекуляций, связанных с тем, что врачи просто не хотят для себя лишних «наркотических» проблем, много бумажной волокиты. Действительно, в Беларуси есть законодательная база, которая позволяет качественно обезболивать пациентов, но есть и наше вечное препятствие — человеческий фактор.

— В течение 15 лет наш хоспис издал более четырех десятков книг, которые являются единственными русскоязычными на тему паллиатива, в том числе книгу о методах обезболивания. Важно, чтобы каждый врач, который наблюдает тяжелобольного, искал модель для конкретного обезболивания, думал о вариантах и дозах.

— Анна Георгиевна, да во многих клиниках ситуация отличается от той, которая в Белорусском детском хосписе! Звучит красиво и благостно — паллиатив. Мы прекрасно знаем, какой у нас в большинстве случаев паллиатив и какая медицина! Онкобольные умирают, крича от боли, а наркотики впервые выписывают в день, когда больной умирает, потому что врачи очень боятся, чтобы он не стал наркоманом. Он кричит сутками, сходит с ума от боли, просит у родных собственной смерти, а врачи беспокоятся о пристрастии к наркотикам!

— Но есть и другая ситуация, когда наркотики выписываются, а больной отказывается их принимать по такой же причине — потому что он боится стать наркоманом либо его родственники боятся. Чаще всего — это выбор родственников. К сожалению, больной имеет очень мало прав…

Если говорить о паллиативе, то он у каждого индивидуален: у каждого свои силы, свой болевой порог. Когда я начала работать во взрослом хосписе, у меня был такой случай. Мы приходили в семью, где молодая женщина умирала от рака с метастазами в кости. Мы предполагали, что у нее есть боли, мы уговаривали ее саму и ее мужа принимать наркотики. Но семья была против наркотиков, и она до самого конца от них отказывалась. Я никогда не забуду, что когда мы ее хоронили, у нее был откушен от боли язык…

Уверена, что в тех случаях, когда активная терапия становится невозможной, ее место должна занять паллиативная помощь — обезболивание, уход, социально-психологическая поддержка, а также пастырское попечение. Таким образом, качественная паллиативная помощь может стать альтернативой эвтаназии.

У человека есть право на жизнь. Почему у него нет права на смерть?

Согласитесь, принятие эвтаназии порождает много вопросов у каждого из нас. Является ли случай эвтаназии тем случаем, когда надо выбирать из двух зол? Если одно хуже другого, жизнь хуже смерти, то что же худого в том, что мы выберем меньшее зло?

Процитирую «Основы социальной концепции», принятой в православии: «Православное понимание непостыдной кончины включает подготовку к смертному исходу, которая рассматривается как значимый этап в жизни человека». По мнению церкви, когда больной окружен заботой, в последние дни он способен пережить изменения, связанные с новым осмыслением пройденного пути и покаянным предстоянием перед Богом. А для родственников и медицинских работников уход за больным становится возможностью служения самому Господу. То есть право на смерть подразумевает право на достойную смерть. Самоубийство — это малодушие.

— Для меня это спорный вопрос,— говорит Анна Горчакова.— Наоборот, это сила воли. Мне кажется, это так страшно, это не малодушие. Эвтаназия должна быть законом, и в нем должно быть все прописано. Очень часто, особенно старые люди, говорят: « Ой, я так хочу умереть!» На самом деле они не хотят умереть — они просят о помощи таким образом. Поэтому должна быть четкая сложная процедура, позволяющая выяснить, действительно ли человек хочет смерти. Нельзя сразу удовлетворять желание: «Ой, ты хочешь умереть? На тебе, пожалуйста». Поэтому должен быть закон.

— Я за эвтаназию как право больного. У него должно быть право. Я хочу бороться до конца, я не хочу хосписов: не прекращайте лечения, я буду проходить химиотерапию до конца. Да, у меня будут выпадать волосы, да, мне будет плохо, но я хочу умереть в борьбе — это мой выбор. Или я устала от борьбы, я хочу умереть спокойно. Не трогайте меня, сделайте так, чтобы мне не было больно — тогда это паллиатив и хоспис…

Закон об эвтаназии — это ведь не принуждение к самоубийству: существование закона не обязывает ни врачей к ней прибегать, ни пациентов — он просто есть как шанс последнего вздоха. Я буду терпеть до последнего, но я знаю, что когда это будет невозможно, есть закон, который врача не сделает преступником, и для меня будет нормальным выходом из ситуации.

Я знаю умозрительно все соображения против эвтаназии, но то, что эвтаназия — это, с одной стороны, акт милосердия, а с другой — это проявление «золотого правила нравственности», то есть «не делай другому того, чего не желал бы себе»,— это однозначно. И с этой точки зрения закон об эвтаназии должен быть — умный, продуманный, предусмотрительный, с прописанными механизмами, в которых были бы закрыты все лазейки. Его должны готовить профессионалы.

— Я хочу рассказать один пример об эвтаназии,— говорит Анна Горчакова. — В самом начале моей работы в онкологии у нас был юноша 18 лет, которому делали аутопересадку в Голландии. Ему сразу сказали, что он проживет не больше года. В Голландии спокойно говорили о смерти. Ему дали три таблетки — две голубые и одну красную. Он умирал у нас в онкоцентре, в боксе, и эти таблетки лежали у него в ладони до конца. Смерть была мучительная: лейкоз после трансплантации. И он до конца открывал ладонь, смотрел на таблетки, улыбался и закрывал их. У него был выбор. Он не принял таблетки, но выбор у него был. Эвтаназия, на мой взгляд, должна быть выбором для человека, но мы — общество, и медики, и весь наш социум, должны создать такие условия, чтобы этот больной никогда этот выбор не сделал.

* * *

… Со священником отцом Георгием мы тоже спорили несколько часов об эвтаназии. Он согласился, что у человека есть выбор, который он делает сам. Но, по его мнению, окружающие не должны ему помогать сделать выбор неправильный.

— Как можно вести речь о выборе, если мы уже говорим «правильный — неправильный»? — возразила я.

— Об этом же апостол Павел говорит: «Все мне можно, но не все полезно». То, что человеку кажется полезным для качества жизни здесь, может оказаться неполезным для качества жизни Там. Если мы веруем в бессмертие души, мы должны все-таки человеку помочь спокойно умереть. Государство обеспечивает инсулином больных сахарным диабетом, пусть обеспечит и надлежащими обезболивающими средствами.

— Пусть, но пока мы будем ждать, когда оно всех нас хоть чем-то обеспечит, наши жизни будут проходить.

Отец Георгий в ответ промолчал…