От катастрофы — к саду надежды. Часть 3

(Продолжение. Начало в № 11, 12.)

Ирина Грушевая вспоминает…

— Во второй половине 1989 года я впервые оказалась в Западной Германии, в Дюссельдорфе, где снимался фильм «Вставай, идет война», режиссер пригласил меня поработать переводчицей.

Весь заработанный гонорар я потратила на поездки по выходным в близлежащие города. Бывало, выступала по три раза в день, агитировала немцев помогать чернобыльским детям.

Летом 1990 года (после нескольких месяцев работы) мы отправили на оздоровление семь тысяч детей. В пять стран мира. На тот момент Геннадий уже был членом парламента и тоже многое сделал там, где успел побывать.

Если у кого-то создалось впечатление, что все у нас было легко и просто, то он глубоко ошибается. Уже тогда было очевидно, что мотивация у тех, кто помогает Беларуси, разная, и чернобыльское движение когда-нибудь обязательно расколется.

Одни хотели бескорыстно помогать, они видели в белорусах равных партнеров. Другим нужны были лавры, имидж благодетеля, официальное признание на родине. Они желали, чтобы им подобострастно заглядывали в рот, неустанно благодарили…

Через пять лет после зарождения чернобыльское движение за границей стало неоднородным, поэтому, когда в 1997 году был создан государственный департамент по гуманитарной помощи, все предпосылки для его раскола уже были. Раскол случился не только в Германии, Голландии, Италии, Англии, США, но даже в Японии, где подобные инициативы были самыми маленькими…

Те, для кого были важны фанфары и лавры, кто упорно «не замечал» политических особенностей, стали работать с Беларусью через департамент. А те, кто счел важным просто поддержать людей, которые хотят себе помочь, продолжил сотрудничество с нашим фондом. К сожалению, именно эта часть партнеров испытала очень большие трудности. Им стало непросто привозить гуманитарную помощь, таможенники очень часто откровенно «мурыжили». Возникли сложности с финансированием проектов, потому что государство не разрешало получать из-за границы деньги. Чиновникам хотелось этим заниматься самим, но навыков у них не было. Чиновники не умели генерировать идеи. Мы же создали такое количество проектов, что многие из них живы до сих пор.

Фонд «Детям Чернобыля» был довольно большой организацией. В лучшие времена у нас работало 32 штатных сотрудника. С каждым наездом властей их число, естественно, уменьшалось, но работа всякий раз возрождалась.

С одной стороны, история фонда — это история постоянной борьбы. С другой — пример того, как едва зародившееся гражданское общество планомерно и целенаправленно уничтожалось отечественной бюрократией, во главе которой стоял лично Александр Лукашенко.

Кстати, его собственные дети, как и дети будущего президентского завхоза Ивана Титенкова, еще до президентства тоже ездили по нашей линии на оздоровление за рубеж, они жили в «грязных» районах и имели на это полное право. А Владимир Коноплев даже некоторое время возглавлял отделение нашего фонда на Шкловщине…

Власть увидела в фонде «Детям Чернобыля» неподконтрольную ей силу и начала уничтожать нашу структуру. Подчеркну еще раз: наши организации уже были созданы в 71 районе из 110, в них активно работало около восьми тысяч человек.

19 марта 1997 года наступил самый черный день в истории «Детям Чернобыля». В фонд явились посланцы из Совета безопасности и четыре месяца изучали нашу работу.

Якобы для того, чтобы «перенять опыт». На самом же деле они искали места, куда нужно побольнее ударить … Под «каток» репрессий мы попали самыми первыми.

На основные этапы нашей деятельности были наложены надуманные ограничения, разрешительные функции доверены лично президенту, а все заграничные контакты взяты под жесткий контроль. Последнее ударило по фонду ощутимей всего, ибо далеко не всякий иностранец захочет, чтобы его личные данные попали в КГБ.

Среди претензий, которые пытались нам предъявить, была неуставная деятельность. Дескать, декларируем мы одно, а на самом деле занимаемся совсем другим, то есть чистой политикой. В вину ставилось то, что мы поддержали оппозиционеров Вячеслава Сивчика и Юрия Хадыко, а также осмелившихся на первый публичный протест машинистов минского метро.

Напомню, в 1995 году случился дебютный для нынешней власти протестный скандал, который был связан с задержками зарплат и галопирующей инфляцией. Столичная подземка не работала несколько часов. Восстановить движение поездов удалось лишь благодаря штрейкбрехерам. Все 32 участника забастовки были немедленно уволены.

Наш фонд никогда никого не посылал под видом чернобыльских детей на оздоровление за границу. Даже для племянников Грушевых не было сделано исключение. А в данном случае мы попросили помочь одного из лидеров в немецких профсоюзах Гюнтера Верса.

Так что дети уволенных метрополитеновцев ездили в Германию совсем по другой линии. У них было персональное приглашение от немецких профсоюзов.

Гюнтер Верс на протяжении многих десятилетий занимался чернобыльской проблематикой, был нашим настоящим другом, единомышленником. Одним из тех, кто поддержал в трудную минуту и не купился на «благотворительность без политики»…

К сожалению, летом 2015г. у него случился инсульт, а в январе 2016г. Гюнтер Верс умер. Светлая память светлому человеку!

Геннадий был во время «наезда» Совета безопасности в Нижней Саксонии вместе с группой белорусских политиков. Я с ним связалась. Немцы тотчас же приняли заявление протеста, подписанное всеми политическими фракциями бундестага. К сожалению, это ни на что не повлияло, так как власть твердо намеревалась нас уничтожить.

12 апреля 1997 года мы провели экстренное собрание активистов фонда. Со всех регионов Беларуси приехало около трехсот человек. Приняли обращение, где потребовали не останавливать нашу работу, иначе созданная пирамида сотрудничества громко рухнет.

Очень похоже на то, что власть тогда попросту не захотела оказаться под этими обломками…

Параллельно со всеми этими событиями проходила подготовка к очередному «Чарнобыльскаму шляху», Геннадий был председателем оргкомитета. Зная, что нас прослушивают, он по телефону изображал активнейшую деятельность. Наверное, это убаюкало бдительность власти, поэтому, когда мы 13 апреля неожиданно улетели в Люксембург, где проходило очередное мероприятие, они нас попросту проморгали.

Далее события развивались почти по детективному сценарию. Фонд обвинили в неуплате налогов, против Геннадия возбудили уголовное дело «за вымогательство денег у иностранцев».

Кстати, «наводка» против фонда «Детям Чернобыля» появилась на свет еще в 1992 году и была «сработана» нашими немецкими недоброжелателями, фамилии которых мне даже называть не хочется. Никогда бы не подумала, что немцы, с которыми мы начинали чернобыльскую работу, способны на фразу: «Куда смотрит белорусское КГБ»…

Больше четырех лет этот донос ждал своего часа. И, к сожалению, дождался…

Но вернемся к «Чернобыльскому шляху». Когда Геннадий решил возвратиться в Беларусь для участия в шествии, многие восприняли это как нечто безрассудное. Равносильное добровольному следованию в пасть чудовища…

Но надо было знать Гену. Оставить людей, которые в него верили, он не мог по своей натуре.

Но были тогда не только потери. Возникла мощная международная поддержка. Власть этого не ожидала. Она была вынуждена отступить — 24 декабря 1997 года нас полностью оправдали, но нигде, никому, ничего об этом не сказали.

Фонд выстоял. К сожалению, некоторые думают, что наша вынужденная эмиграция была сродни этакому развлекательному приключению, веселой прогулке. Во всяком случае, именно такой стереотип с помощью власти и был распространен среди большинства белорусов. Увы, в реальности все обстояло не так.

Я очень благодарна немцам за временный приют. В трудную минуту они протянули очень нужную руку помощи, но студенческое общежитие есть студенческое общежитие. И в Германии оно немногим отличается от нашего.

Геннадий очень сильно переживал. Помню, я смотрела, как он лежит на диване, и поймала себя на мысли, что он напоминает упавший с дерева сухой лист. Казалось, неуемная энергия и активность куда-то ушли…

Александр Томкович

Читайте также:

От катастрофы — к саду надежды. Продолжение

От катастрофы — к саду надежды

Олег Волчек: «Пришло время создать в Беларуси современную европейскую прокуратуру»