Первопечатник и пиво. Гродненское, и не только
В Гродно горел бывший пивзавод. Но кирпичные стены уцелели. В красивом находится месте, на неманском берегу, когда-то это был дворец князя Сапеги и других магнатов. Завод стал однажды банкротом, его закрыли. Писатель Сергей Островец утверждает, что местное пиво пил с удовольствием сам Франциск Скорина. Это, случаем, не мистификация? Просто шутка, наверно?
— Нет, вовсе нет. Я сам свидетель! Естественно, это был кино-Скорина. Но привычный образ передавал хорошо. Летом 1991-го БТ снимало в Гродно телефильм о нем. В частности, типографию — в подвалах бывшего базилианского монастыря. Конец ХVІІІ века, но место древнее, во дворе для туристов открыли часть фундамента церкви ХІІ века. Жара. Скорина в перерыве, закинув голову, пъет из бутылки «Коложское» или какое-то другое. А до пивзавода, кстати, было рукой подать.
— В вашей последней книге первопечатник присутствует, но он не назван. Хотя читателю понятно, что речь идет наверняка про Скорину. Как вы художественно решили эту задачу: не называть (кстати, почему?), но чтобы поняли?
— Это история с вымыслом. Моя книга «Саргасава мора» начинается повестью «Гутэнберг». Немножко неожиданно пускай. Белорус попадает в город Златоград, чтобы искать следы первопечатника. Кстати, мы читаем сегодня, что действительно молодые ученые обосновались в Чехии и занимаются сейчас именно этим. Так вот, наш герой окунается в атмосферу туристического города, но сам ищет белорусский след. Это придуманная история, хотя и приближенная к жизни. Однако написать «Скорина» у меня рука не поднялась. Ведь он был у меня в голове, но речь была о Первопечатнике, не до конца конкретно о Франциске.
Вокруг первокнижника происходит политизированная возня. На родине землякам, что приехали со всего мира, «впаривают», что его звали совсем не Яном, на католический лад, а Иваном! Такая директива: вернуть назад простой вариант имени, утвержденного царями и коммунистами, когда наука доказала: его звали Иоан. А теперь, так и быть, пусть будет просто Иваном. Чтоб не отрывать белорусов от русского народа, от русского мира. Вот только пошурудить по архивам. В Златограде, где он печатал свои книги, посол начинает учить ученых, что первопечатника нужно называть теперь Иваном. Наш герой, Окинчиц, занят иным — поисками факсимиле нашего первого «типографа», понятно — для чего. У него появляется страх: а вдруг по его следам идут, чтоб украсть, уничтожить или заменить подделкой?
— Ну, а пиво, при чем же тут пиво?
— Скажем честно: если вы отправляетесь в Златоград, не последней целью будет побывать в известных пивных, отведать отменного пива. Окинчицу кажется, что своды одной пивной напоминают гравюру типографии, но это только догадка. Когда время возвращаться, в провинции ему попадается пиво с гербом первопечатника, он был некогда королевским пивоваром! На границе героя встречает название родной страны с буквами а-ля библия первопечатника. Они ему никогда не нравились, будто скоморохи после пары бокалов. Окинчиц недоволен собой: ему начинает казаться, что выдает желаемое за действительное, наложил биографию печатника первых книг на жизнь Гутенберга, в которой нашлось место пиву. Что ж, можно понять: вполне может вызывать депрессию возвращение в страну запрещенных рыцарей, где первопечатник — «марионетка в руках ретроградов».
— В чем соль вашей книги? О чем хочется писать человеку, живущему в Гродно несколько десятилетий? И что означает «гродненская проза»?
— Я попытаюсь отвечать на все вопросы одновременно. Когда ты попадаешь в Гродно, первое впечатление: как такой город оставили белорусам? И сразу, впрочем, удивляешься: и они не разрушили его полностью? Ведь уцелевшей после войны исторической постройки процентов на сорок не существует. Ее уничтожали методично и сегодня уничтожают. Но, случалось, что разрушение откладывали. Благодаря этому город еще существует. И привлекает туристов. Нередко минчане, особенно молодые, приезжают на день побродить. Раз в Вильнюс, раз в Гродно.
Да, что-то сохранилось. Но попытки реставрации порой неуклюжи. В общем, город для меня — это пополам любовь и боль за него. Они в моих рассказах. Ты любишь и переживаешь. И переплавляешь свои переживания, свои наблюдения за течением времени, свое чувство нахождения во времени в прозу. Сначала хотелось освоить город, стать своим, чтобы зафиксировать свои впечатления в прозе. Если читатель заглянет под обложку, он сможет почувствовать привкус Гродно, это я гарантирую.
— А как попало на обложку Саргасово море? Известно, что Гродно стоит на Немане.
— С Неманом все и связано напрямую. Когда в Каунасе поставили плотину ГЭС, проход красной рыбе и угрям в Балтийское море и далее — в Саргасово перекрыли. Как всегда сэкономили. Ведь проход для рыбы делается в таких случаях. И если угрям бывает немного проще, они могут переползать по суше, то рыба оказалась запертой. В рассказе «Саргасава мора» речь о свободе и ее утрате, о варварской охоте на беззащитных угрей. И об уполномоченном СССР в БССР «по заготовкам», была такая должность. Объевшись угрей, он приказал долго жить. Сразу арестовали поваров. Что было дальше, читатель сможет узнать сам. Если, конечно, его интересуют не только стены города, но и его отражение в современной прозе. Книгу, кстати, можно обнаружить в книжном магазине «Прометей», он на самой туристической — пешеходной улице Советской.
— Гродно все чаще называют королевским городом. Вам, наверно, это должно льстить? Что для гродненского прозаика бывший королевский статус города?
— Без королей история Гродно была бы наполовину более пресной. Это точно. Вы знаете, я не историк, я окончил факультет журналистики. Меня не интересует историческая проза, в том смысле, что это не мое. Но меня интересует современный человек, скажем, в исторических декорациях. Ты каждый день бываешь среди архитектуры прошлых времен, среди памятников. И невольно вспоминаешь тех людей, которые прославили город, исторических персонажей. Ты живешь в сегодняшнем дне, но не забываешь о них, они влияют на тебя, тем более на твое творчество.
В моем «Саргасавым моры» есть короли. А заканчивается книга повестью «Каваль у кароне». О Станиславе Августе Понятовском, последнем короле. История драматическая. Как я и говорил, действие происходит и в конце ХVІІІ века, и в наши дни. Захоронение монарха грабят, деревенский кузнец ходит в его короне. А в его гродненском замке ставят в наши дни спектакль с его участием и угощают ликером, который стал модным в его правление. Герой попадает на бал через подземный ход, и непонятно, это правда или нет.
Я люблю эпоху короля. Бываю в его отстроенном в Варшаве замке, люблю дневники, купленные в королевских Лазенках. Резиденция в Гродно сохранилась, пусть в перестроенном виде, и три загородных дома. Это был варшавский король и гродненский. Моя повесть — об этом.
Другим моим любимым персонажем является король Стефан Баторий, он любил Гродно, умер тут и хотел тут быть похоронен. Баторий и Понятовский, я буду еще о них писать. Так что «королевский Гродно» для меня не просто рекламные слова. Я их наполняю смыслом самостоятельно.
Владимир Журавок
Читайте также:
Выходные в «Забродье» только… в феврале
«Хата с краю» запылала синим пламенем?
Зачем деньги, работа, если нечем дышать?