500-летний экспорт сапога: краткий курс имперской России

Начну с цитаты, позаимствованной у Уоррена Баффета, одного из крупнейших в мире инвесторов, чье состояние на 2022 г. составило $ 104,4 млрд: «Когда начинается отлив, становится видно, кто купался голым».

Отлив в прошедшем году начался, и неожиданно выяснилось, что любители купаться голышом преобладают среди так называемых хранителей традиционных ценностей. Это им современный поэт Сергей Плотов посвятил замечательные строки:

«Что-то не то творим —

В схеме, видать, изъян.

Строили Третий Рим —

Вышел второй Пхеньян».

Изъян в схеме очевиден — ни Третий, ни Четвертый Рим невозможно построить в XXI веке, опираясь исключительно на силу. Но проблема для современной России заключается в том, что «никаких других форм распространения влияния, кроме «экспорта сапога», нынешняя национал-большевистская элита не признает, <…> а идея «русского мира» является неконвертируемой валютой» (Владимир Пастухов, политолог).

Попытка опереться на идеологическую конструкцию «русского мира» в качестве оправдания имперских амбиций означает, что Российская империя свой потенциал к дальнейшей экспансии исчерпала. Сомневающимся стоит вспомнить главный символ Союза нерушимого республик свободных: «Справа молот. Слева серп: Это наш советский герб. Хочешь жни, а хочешь куй…» И все это великолепие на фоне земного шара!

Имперский бобик еще не сдох, но свое отлаял. «Русский мир», как бы широко он ни трактовался, на всемирность претендовать не в состоянии. Лучшее подтверждение тому — новогоднее поздравление Путина, в котором внешняя агрессия оправдывается необходимостью обороны:

«Это был год трудных, необходимых решений, важнейших шагов к обретению полного суверенитета России», «защищаем наших людей на наших же исторических территориях в новых субъектах Российской Федерации», «Они (судьбоносные события — С.Н.) стали тем рубежом, который закладывает основу нашего общего будущего, нашей истинной независимости» и т.п.

2022 г., таким образом, стал для России годом обретения истинной независимости и полногосуверенитета. Все, что было до того, было лишь игрой, имитацией. Но специальная военная операция подвела под имитационным этапом развития «нашей России» черту.

Колонии не следует путать с административно-управляемыми территориями

Еще Василий Ключевский отмечал, что «история России есть история страны, которая колонизуется», и процесс этот успешно шел за счет «экспорта сапога», пока не уперся в естественные (культурные) границы в виде западнохристианской цивилизации в Европе и дальневосточной в Азии.

Откусывать от европейской периферии кое-что периодически удавалось, но по мере формирования у населения на оккупированных территориях национального сознания издержки их удержания росли по экспоненте. По этой же причине в начале второй половины XX века от заморских колоний отказались все европейские колониальные империи.

Российская империя, в отличие от своих европейских коллег, — континентальная, что исключает четкую границу между метрополией и периферией. Поэтому колонизированная Сибирь в считанные десятилетия потеряла статус колонии, чего не могло произойти с Индией и другими заморскими территориями.

Строго говоря, экспансия на Юг европейских государств в XIX веке, в отличие от экспансии на Запад, начало которой положило открытие Америки Колумбом, к колонизации не имеет отношения.

Колонизация — это процесс создания колониальных поселений. Роль государств при этом была вторичной. Двигателем же колонизации выступала частная инициатива, генерируемая первым демографическим переходом в Европе. И будущие колонисты (главным образом крестьяне) устремлялись туда, где природные условия позволяли им продолжать вести привычный образ жизни. При этом они старались скорее «выдавить» мешающих им местных жителей, а не организовывать их систематическую эксплуатацию.

Но перенаселенные страны Азии, специализирующиеся на выращивании риса, колонистов не привлекали. По схожей причине не интересовала колонистов и Африка, за исключением ее южной части. Поэтому роль понаехавших в ходе второй волны внешней экспансии взяли на себя не колонисты, а государственные чиновники и военнослужащие.

Так возникли административно-управляемые территории с целью использования местного природного и человеческого потенциала для обогащения метрополий.

Не вовне, а внутрь

Движение колонистов (в России на Восток, в Европе на Запад) и последующая государственная экспансия на Юг начались одновременно. В роли Юга для России выступили Кавказ и ханства Средней Азии. Но при всем внешнем сходстве необходимо помнить, что «захватывая территории, Москва действует не как традиционное европейское национальное государство, движимое четким стратегическим расчетом; она поступает как империя, для которой приращение новыми провинциями и зависимыми территориями является естественной формой существования» (Владислав Иноземцев, экономист).

Национальные европейские государства выстраивали свои империи как бизнес проекты. А целью любого бизнеса является прибыль. Увеличение издержек, спровоцированное ростом национального сознания на заморских территориях, перелицевало прибыли в убытки, и на смену колониализму, если прибегнуть к советской терминологии, пришел неоколониализм.

С небольшим опозданием была вынуждена расстаться со своими южными приобретениями и Россия. Кишка оказалась тонка. Но Кавказ ей удалось сохранить. Какой, однако, ценой?

Американский историк науки Бернард Коэн определяет империализм как «любые доминирование или контроль, политические или экономические, прямые или опосредованные, осуществляемые одной нацией над другой».

Европейцы регулярно прибегали к масштабному насилию в отношении подчиненных народов, что не мешало господствовать праву и базовым демократическим принципам на территориях метрополий.

Но в силу отсутствия границы между метрополией и периферией «российский империализм, — по меткому замечанию Владислава Иноземцева, — не столько выплескивался вовне, сколько загонялся обратно в политические ткани российского общества».

Как следствие, Россия никогда не существовала в форме, отличной от империи. Ее уникальный опыт внутренней колонизации и обуславливает устойчивость имперских трендов в политике на протяжении пяти веков. «Спецоперация», в этом смысле, не стала исключением.

(Продолжение следует)