Мы живем в системе, где насилие – единственный код и норма социального поведения

Служенье муз не терпит суеты, а неототалитарные режимы не терпят неподконтрольные структуры, тем более структуры вооруженные. Тем не менее самостоятельность, превышающую критическую, Кремль допустил для ЧВК «Вагнер».

Вот и кусает теперь локти. Почему ляп стал возможен — вопрос отдельный. Но в самом общем виде ответ можно сформулировать следующим образом: неправовое государство нуждается в неправовых инструментах для совершения неправовых действий. ЧВК «Вагнер» — пример такого инструмента. А то, что он вышел из-под контроля, так не ошибается лишь тот, кто ничего не делает.

Проблема ЧВК «Вагнер» — частная. Куда важнее то, что неототалитаризм, о возможности пришествия которого отдельные социальные мыслители говорили в России начиная с начала «десятых» годов, самореализовался.

Роль Путина не следует преувеличивать

Чтобы не быть голословным, предлагаю обратиться к интервью директора Левада-Центра Льва Гудкова, опубликованному 29 августа 2015 г. в «Новой газете».

Но прежде, чем попытаться уловить разницу между тоталитаризмом и неототалитаризмом, необходимо отделить тоталитаризм от авторитаризма, и эту операцию я проделаю с помощью политолога Екатерины Шульман:

«Авторитаризм поощряет в гражданах пассивность, а тоталитаризм — мобилизацию. Тоталитарный режим требует участия: кто не марширует и не поет, тот нелоялен. Авторитарный режим, наоборот, убеждает подданных оставаться дома. Кто слишком бодро марширует и слишком громко поет, тот на подозрении, вне зависимости от идеологического содержания песен и направления маршей».

Для любителей рассуждать в категориях «социального контракта» суть авторитаризма сводится к обмену лояльности на рост доходов. В «нулевые» в Союзном государстве проблем не возникало. Реальные располагаемые денежные доходы россиян прирастали ежегодно на 9,6%, а белорусов — на 11%.

Проблемы начались в «десятые». В России позитивные темпы роста сменились на негативные и составили -0,5%. В Беларуси среднегодовой показатель остался с плюсом, но снизился более чем в два раза до 4,6%.

Итогом такой динамики в России стало белоленточное движение в 2011 г. По мнению профессора Оксфордского университета Пола Чейсти, бунт рассерженных горожан спровоцировал финансовый кризис 2007-2008 гг., в ходе которого многие западные компании сократили своих сотрудников в московских офисах. Кризис выявил наивность ставки на Путина, как на гаранта стабильности.

Но роль Путина не следует преувеличивать.

«Он, — поясняет Лев Гудков, — лишь персонификация массовых представлений, их среднеарифметическое. Он — воплощение подавленных желаний, недоступных, а потому — вытесняемых моделей поведения. Но он не инициатор этого, он, если хотите, катализатор, активатор».

А кто инициатор? Поименно не перечислить, т.к. счет идет на десятки миллионов, но обобщенный портрет «маслом» на основании многолетних опросов у социологов Левада-Центра к средине «десятых» получился, как бы это помягче выразиться, непривлекательным:

«Перестроечная идеология была такая: вот мы разрушим монополию КПСС, и сразу возникнет освобожденный человек, который будет добр, умен, свободен, солидарен, и все прочее. А поднялся другой человек: ущемленный, злобный, принявший насилие как единственный код и норму социального поведения, признающий государство как стационарного бандита, устанавливающего свои нормы и свое право на насилие».

Если бы результаты кремлевской пропаганды оценивать по 10 балльной шкале, то я бы поставил не меньше 15-ти. Ничего и близкого на излете СССР не было.

«Но, — тут следует очередная цитата, — никакая кампания не может переналадить мозги, поменять знак в сознании. Люди готовы верить в то, что предлагает пропаганда, потому, что пропаганда предлагает им то, что соответствует их картине реальности. Все мотивы, приписываемые Западу и так называемым внутренним врагам (равно как и власти), понятны людям, потому что это их собственные структуры сознания».

«Все о нем и немного о погоде»

«Другой человек», поднявшийся в результате освобождения, составляет в России не абсолютное, а квалифицированное большинство. Это видно на примере поддержки действий российских вооруженных сил в Украине. В июне их поддержали 77%.

Но и в Беларуси «другой человек» никогда не страдал от одиночества. Это он в 1994 г. обеспечил триумфальную победу во втором туре оппозиционному кандидату над кандидатом власти, премьер-министром Вячеславом Кебичем со счетом 80,34% vs. 14,17%. Таков был результат от числа принявших участие в голосовании. Но и от числа списочного состава избирателей победа была убедительной. Триумфатора поддержало 56%, т.е. абсолютное большинство.

От выборов к выборам доля «другого человека» в белорусском обществе принципиально не менялась, что подтверждали опросы независимых социологических служб. Однако смириться с такой стабильностью оппоненты «другого человека» так и не смогли. Проще выдавать желаемое за действительное, чем смотреть правде в глаза.

А советская действительность, в отличие от фашистской и нацистской, не была разрушена в ходе военного поражения. «Советский режим рухнул изнутри, но частично. И основные институты его — прежде всего организация власти и политическая полиция — сохранились. Причем они не просто восстановились, а соединились опять в систему» (Лев Гудков).

На сохранившемся советском тоталитарном субстрате через стадию авторитаризма и вырос неототалитаризм, в котором с каждым годом все активнее «управляется не внешнее поведение, как в полицейском государстве, а сознание, в котором власть добивается не дистанцирования, не аполитичности, а включенности граждан в то, что она делает» (Владимир Пастухов).

Классический дотелевизионный тоталитаризм нуждался в харизматическом лидере. Современные технологии харизматический эффект способны создавать медийными средствами. Поэтому необязательно обладать характеристиками Черчилля или Рузвельта. Вспомним советскую новостную программу «Время», которая строилась по принципу «все о нем и немного о погоде».

Подобные программы и формируют «картину мира» «другого человека», и не важно, что на дворе XXIвек.