TOP

«ОТКРОЮ СТРАШНУЮ ТАЙНУ — БОЛЬШИНСТВО СЕНАТОРОВ ХОРОШО ГОВОРЯТ НА МОВЕ»

Договариваться насчет интервью с белорусскоязычным сенатором Игорем Марзалюком мы начали сразу после его избрания на этот пост. Поговорить с доктором исторических наук, заведующим кафедрой археологии Могилевского государственного университета удалось только спустя четыре месяца: сенатор Игорь Марзалюк человек занятой.

— Было ли в вашей жизни какое-то событие, после которого у вас «проснулась белорусскость»?

— Для меня белорусчина — неотъемлемая составляющая моей культурной идентичности. Быть белорусом было естественно и органично с самого детства. У меня была белорусскоязычная деревенская школа, дед — член общества белорусской школы. И «нашенивские» издания я увидел не в музее, а на книжной полке моего деда. Русский язык я знал, но за лето на Столбцовщине я его полностью забывал — там как дышали, так и говорили. Поступив на первый курс исторического факультета, я прекрасно знал белорусский язык и пользовался им. Но абсолютным жизненным принципом это стало в 1989 году — по возвращении из армии. Говорить на белорусском языке и принципиально отвечать на лекциях я стал именно тогда.

— Получается, что Советская Армия сделала из вас сознательного белоруса?

— Советская Армия обостряла национальные чувства абсолютно всех, кто через нее проходил. И белорусов в том числе. И даже тем белорусам, которые считали, что между ними и другими восточнославянскими народами минимальная разница, там давали понять, что он — другой. Это если говорить политкорректно. А еще чувство национального достоинства очень обострил Чернобыль. И даже чувство национального оскорбления. Ложь, которая о трагедии шла в 1980-х годах, политика утаивания обостряли чувство национальной гордости. Как и попытки оторвать от Беларуси засыпанные радиацией территории.

— Вы себя почувствовали националистом или патриотом?

— У нас так сложилось, что слово «националист» имеет негативные коннотации. Но в англоязычной литературе это абсолютно нейтральное слово, которым обозначена идеология, представители которой апеллируют к своему народу как к высшей ценности и считают, что он может динамично и свободно развиваться только тогда, когда имеет свое национальное государство, что это его защищает от культурной смерти, ассимиляции, растворения в составе больших сообществ. В этом смысле национализм — политическая борьба за независимость. Или за культурную автономию, или за право федеративной зачаточности. Я был и остаюсь патриотом — у меня патологической ненависти к соседям никогда не было. Я себя не мыслю как без Василя Быкова, Владимира Короткевича, Михаила Стрельцова, Купалы, Коласа, Богдановича и многих других дорогих сердцу белорусских писателей, так я себя не осознаю без Достоевского, Толстого, Бродского, Блока. Это не означает, что у меня шизофреническое раздвоение — эта культура мне близка. Как и польская с Сенкевичем, Мицкевичем, Лемом. Поэтому я бы себя определил как патриот.

— Во времена, когда вы вернулись из армии, для сознательных белорусов значительной была персона Зенона Позняка. Вы о нем как-то в своем перечислении не упомянули…

— Зенон Станиславович был символом борьбы с политическими репрессиями, был политически раскрученной фигурой. Как все молодые люди, я испытывал также определенное восхищение этой радикальной фигурой. Но вместе с тем меня отталкивала его категоричность и нетерпимость. Но этого человека, в отличие от многих других сегодняшних «змагароў» и борцов, невозможно обвинить в коррумпированности, в использовании чужих средств, которых у него никогда не было, в свою пользу. Он из тех, кто говорит то, что думает. Его концептуалистика Беларуси мне кажется нереалистичной, слишком радикальной и категоричной. А еще — отождествление Беларуси с ВКЛ привело к тому, что БНФ проиграл все, что мог проиграть, как правильно сказал Олег Латышонок.

— Вы единственный белорусскоязычный сенатор. Легко ли вам находить общий язык с чиновниками?

— У нас преувеличенное представление о белорусофобии чиновничества. Я был поражен, как в Мстиславском районе бывшие секретари райкомов партии, председатели райисполкомов цитировали «Энеіду навыварат».

Были фобии и агрессия со стороны определенных русскоязычных товарищей, но это не привязано к чиновничеству — я знаю демократов, которые идут пятнами от белорусского языка. Но с каждым годом этой агрессии становится меньше. И сейчас все идет на плюс «мове». Даже реклама по-белорусски сегодня больше воздействует, чем русскоязычная. По сравнению с советским периодом ситуация с белорусской культурой в разы лучше — и литературная, и музыкальная белорусская культура сегодня весьма разнообразна. Она живет и под опекой, и без опеки государства. В общем, уже выросло поколение, для которого и независимость Беларуси, и наша культурная самодостаточность сами собой разумеющиеся вещи. А эта ошеломляющая победа национальной идеи, которая начала формироваться всего -то 100 лет назад: за это время обрести государственную независимость — шотландцы и ирландцы отдыхают! А мову необходимо пропагандировать и рекламировать, так как иной территории у белорусского языка, кроме Беларуси, нет.

— А вас не настораживает, что закрываются белорусскоязычные классы, лицеи?

— Белорусские классы закрываются, потому что не пишут заявления родители. Или пишут совсем мало. Выбор языка обучения — внутренний конфликт белорусской нации и народа. Как оформляются заявления от родителей, так оформляется и языковая политика в школьном обучении. Чтобы белорусскоязычная система образования возникла, нужно, чтобы это не вызывало возмущения и сопротивления со стороны родителей. И кого это волнует — начните с себя. Начните говорить по-белорусски, начните жить по-белорусски. И рядом с тобой появится один-два-три человека, которые тоже начнут говорить по-белорусски.

— И сколько человек в Совете Республики благодаря вам стали белорусскоязычными?

— Все мои выступления были по-белорусски. И я вам открою страшную тайну: большинство членов Совета Республики очень красиво говорят по-белорусски! А есть те, кто говорят просто исключительно! И я там себя не чувствую одиноким грачом. Если брать так называемую новую оппозицию, то еще можно поспорить — где больше белорусскоязычных! Я говорю о борцах за новую Европу, в которой хорошо и красиво геям, а о белорусском языке можно и забыть. А я традиционалист! Если ты говоришь, что любишь язык, то ты любишь свою традицию. А белорусская традиция — это христианская идентичность. А семья — это союз мужчины и женщины. Все остальное — это не семья в нашей культурной традиции. Папа римский Иоанн Павел абсолютно правильно называл гомосексуализм и лесбиянство культурой смерти. Бог есть жизнь, и преумножение детей — это продолжение бесконечной цепи жизни.

— Ваше отношение к национальной символике?

— Я с уважением отношусь ко всем тем символам, которые когда-либо были государственными символами страны. Поэтому я никогда бы не стал рвать ни один, ни другой флаг. Я наизусть знаю и гимн, и герб. И с огромным уважением отношусь к символам, под которыми сейчас существует Республика Беларусь. Изменение символики — это результат референдума. Другого пути для смены символики я не вижу. Но я хочу всем напомнить, что герб «Погоня» официально утвержден и признан Министерством культуры как историко-культурная ценность Беларуси, имеет соответствующий зарегистрированный номер.

— Насколько неожиданным стало для вас избрание-назначение сенатором?

— Когда люди, которые в меня верили, мне это предложили, я не отказался. Я никогда не думал о генеральских эполетах — я всегда занимался любимым делом и много работал. Это было замечено.

— Когда мы договаривались об интервью, вы спросили: «Чем вас заинтересовала моя личность, меня ведь называют коллаборационистом?» Вы себя им не считаете?

— Нет. У меня нормальная белорусская идентичность, я гражданин своей страны, я хочу здесь жить и реализовываться. Я хочу, чтобы мой ребенок жил здесь и никуда не уезжал. И я не буду прятать свои доходы в чужих банках и скрываться от налогов. Гражданин и патриот — это тот, кто платит налоги, делает качественно свое дело, и если такое, не дай Бог, случается, берет в руки оружие и защищает свою страну. Независимо от того, с какими целями ее хотят освободить! А есть люди, которые не проходят банального теста. Я встречал нескольких парней из Гродненской области, которые хорошо себя чувствуют в Польше, спросил их: «Если, не дай Бог, правильные демократические танки пересекут границу, вы с кем будете?» Они сказали, что встретят их цветами. Я их цветами встречать не буду, говорю сразу.

— Люди уверены: ни депутаты парламента, ни сенаторы ничего не решают, законы не разрабатывают, а только послушно голосуют…

— Не знаю, как было в 4-м созыве, но смотрю на тех людей, с которыми нахожусь в одном зале: дай Бог, чтобы каждый был настолько профессиональным и компетентным в своей области. Когда перед нами отчитываются вице-премьер, министры — неужели вы думаете, что у нас тишь да гладь да Божья благодать? Среди сенаторов нашего созыва огромное количество профессионалов. Есть люди, которые свои предприятия с нуля превращали в лидеров. Тот же Шакутин. Вы хотите сказать, что он профессионально некомпетентен, просто кивает головой и подписывает? Так думать — не знать этих людей. Это действительно политическая элита страны. Ответственная элита, которая не пилит страну на оффшорах.

— Как вы относитесь к смертной казни?

— Я — последовательный сторонник смертной казни. Смертная казнь не является демоническим убийством, это суровая кара человеку, который перешел черту, вычеркнул себя из социума и из права называться человеком. Садистские убийства и уничтожения людей должны караться смертью — я в этом глубоко убежден. Отменять смертную казнь можно, только посоветовавшись с народом на всенародном референдуме. Правда, часто возникает проблема доказательности, но если все доказано, то почему нет? В Соединенных Штатах ведь смертной казни никто не отменял, и ничего! Я человек консервативных взглядов и поэтому, к примеру, Обама у меня никогда симпатии не вызывал. Ибо он носитель совсем других ценностей.

— Как вы относитесь к предложенному Евросоюзом «Плану по модернизации Беларуси»?

— Смотря что понимать под модернизацией — экономической, социальной, политической. То культурное, политическое, правовое поле, в котором сейчас существует Европа, наверное, кого-то приводит в восторг — меня не очень. Мои европейские идеалы в прошлом — я больше люблю викторианскую Британскую империю. Не то, что они были колонизаторами, но это более честная позиция. Европа больна социализмом в самом плохом смысле этого слова. Отсюда все их проблемы. А то, что мы должны модернизироваться, — это факт. Будет и определенная модернизация политической системы, но не под чужую диктовку, а с учетом тех требований, которые должен артикулировать единственный носитель власти, коим по Конституции является народ. Если белорусский народ захочет каких-то изменений — он их добьется. Проще всего кричать, что у нас выборы украли, за нас проголосовали. Но нужно это хотя бы доказать, чтобы большинство в это поверило. У меня такой веры нет. Каждый народ должен иметь право на спокойную политическую и экономическую эволюцию. Не надо существующее уничтожить и затоптать — надо искать точки соприкосновения, которые будут вызывать позитивный эффект у той политической элиты, которая сегодня реально контролирует государство, управляет им и определяет его курс.

— Вот только жалко тех людей, которых во всем мире называют политзаключенными…

— Есть соответствующая судебная процедура, есть соответствующие законы — нравятся они или нет, их надо соблюдать. Как можно объяснить поведение людей, которые еще до официального обнародования результатов голосования объявляют о своей триумфальной победе, размахивают напечатанными заранее бумагами о создании правительства народного доверия? Вы считаете, что когда это квалифицируется как попытка государственного переворота, это не правильно?

Бездарная, неуклюжая, непродуманная, как большинство массовых акций, но попытка. Самое интересное, что одни и те же люди сначала назывались «кагэбистскими стукачами», а потом становились узниками совести. Сначала это — «наушник», а потом он — узник совести. А если человек сидит по экономической статье, за неуплату налогов, и если у него на личном счету, по данным налоговых инспекций Евросоюза, находится незадекларированная сумма в половину миллиарда евро, то скажите — при чем здесь политика? Что сделала бы Польша со своим гражданином, если бы на его счету в Беларуси было полмиллиарда незадекларированных евро?

— Ваше отношение к «черным спискам» белорусских музыкантов?

— Чем больше мы запрещаем какой-либо вид музыкальной деятельности или искусства — тем больше мы поднимаем рейтинг популярности людей. Я не видел утвержденных «черных списков», но знаю, о чем вы говорите — о группе «Ляпис Трубецкой» …

— Почему обязательно о «Ляписах»? О той же «Краме», к примеру!

— Я «Краму» всегда слушал с удовольствием, и в музыке «Крамы» не вижу ничего крамольного. «Черные списки» — это нехорошо, это лишь нездоровый ажиотаж. В том случае, если эти «черные списки» действительно есть. Но в эпоху интернета в отношении музыкального творчества это глупость — это только будет увеличивать количество разошедшегося тиража. И поэтому, даже если существует какое-то идеологическое противостояние, оно должно быть более гибким, утонченным и продуманным.

Змитер ЛУКАШУК, «Еврорадио»

Присоединяйтесь к нам в Фэйсбуке, Telegram или Одноклассниках, чтобы быть в курсе важнейших событий страны или обсудить тему, которая вас взволновала.