Алесь Беляцкий: «Мне уютно здесь, в Беларуси»

— До возбуждения уголовного дела у вас была возможность уехать из страны, но вы этого не сделали. Почему?

— Когда меня вызвали в налоговую инспекцию и положили на стол документы из литовского банка, к которым они имели претензии, я в этот же день показал ксерокопии документов адвокату. Он сказал, что Департамент финансовых расследований, согласно этим документам, может арестовать меня в любую минуту. Переписка с налоговой инспекцией шла полтора месяца, и все это время я уезжал из Беларуси и возвращался (в Вильнюсе как раз была летняя правозащитная школа, где я преподавал). Я прекрасно понимал, что если меня задержат — это будет политическое решение.

Почему я не уехал? Во-первых, потому что власти ожидали, что я уеду. Во-вторых, обвинение было направлено на то, чтобы нейтрализовать меня как правозащитника. Если человек, которого обвиняют в финансовых злоупотреблениях, уезжает, оправдаться потом почти невозможно. Чтобы показать, куда на самом деле шли эти деньги, я остался. Других вариантов просто не было.

— А если бы заранее знали, через что вам придется пройти, все равно остались бы в Беларуси?

— Да, конечно. События, которые развернулись потом, были очень важными. На суде стало видно, что финансирование шло на правозащитную деятельность, а не мне лично, в чем меня обвиняли. Тем не менее меня осудили на четыре с половиной года.

Приговор был воспринят как политическое преследование. Кстати, подобные средства преследования правозащитников применяются не только в Беларуси. Их применяют в странах с авторитарным режимом.

После судебных заседаний я возвращался в камеру усталый, но у меня был довольный вид. Сокамерники спрашивали: «Чего ты такой веселый?» А у меня невольно появлялась улыбка, потому что я хотел, чтобы процесс был публичный, чтобы все увидели, чьи уши торчат за этим судилищем, — и это получилось.

Заключение не стало для меня трагедией. Не было никакого ощущения, что меня победили. Это была борьба за правду, за свои идеалы до самого последнего дня, пока меня не выпустили. В колонии меня сделали злостным нарушителем, я не подпадал под амнистию. Но ее применили в отношении меня в первый же день. Это также показывает, что мое содержание в заключении имело политический подтекст.

Через три месяца после того, как я оказался на свободе, вышло решение Комитета по правам человека ООН, где приговор в отношении меня был признан несправедливым. Государство обязали пересмотреть его. Но власти не признают обязательности подобных решений. Поэтому на моей стороне пока что моральная победа. Но и это чрезвычайно важно.

Что касается уезжать или оставаться — это личное дело каждого. Я не осуждаю тех людей, которые вследствие политического преследования, невозможности здесь нормально жить, заниматься общественной деятельностью, вынуждены были уехать из Беларуси. В любой точке планеты сейчас можно быть полезным для Беларуси. Лишь бы было желание. Но мне уютно здесь, в Беларуси. Здесь я действительно чувствую себя на своем месте.

— А вам когда-нибудь было страшно?

— Мне страшно не было. (Улыбается). А чего мне бояться? Я человек, который уже много пожил. Правда, когда меня пытались, как и других заключенных старше сорока лет, называть «старым», я это сразу прекратил. Так что меня звали, как и положено, Александром.

—Что помогло «Вясне» сохраниться после того, как вы оказались за решеткой?

— В «Вясне» достаточно людей, умеющих самостоятельно мыслить и действовать. У них есть внутренняя мотивация заниматься защитой прав человека. Поэтому «Вясна» продолжала активно работать и без меня.

— Что вы считаете главным достижением «Вясны» за все годы существования организации?

— В 1999 году по нашей инициативе был отменен смертный приговор, и человек, которого должны были расстрелять, остался жив. Это, по моему мнению, одно из главных наших достижений. Мы в прямом смысле спасли человеку жизнь.

— Изменилось ли отношение к вам администрации колонии, когда появилась информация о вашем выдвижении на Нобелевскую премию?

— Я думаю, что не только это событие повлияло на мою жизнь там. Криминальное дело против меня имело широкий резонанс и вызвало большую солидарность со стороны общественности в Беларуси и международных организаций. Это в определенной степени сыграло оборонительную роль, может быть, и главную. Привлечение внимания к человеку, находящемуся за решеткой, однозначно придает ему большую безопасность.

Поэтому очень важно, чтобы сегодняшние политические заключенные постоянно находились в фокусе внимания журналистов, правозащитных организаций, белорусской и международной общественности.

На протяжении последних месяцев я много ездил за границу и всегда говорил: «Меня выпустили, и это очень хорошо. Спасибо вам! Но у нас еще сидят в тюрьмах политзаключенные, и не надо о них забывать. Надо добиться, чтобы Беларусь стала страной без политических заключенных».

— Кто из белорусов, по вашему мнению, достоин Нобелевской премии?

— Нобелевская премия не дается одному человеку, она дается какому-то большому событию или великому достижению, проблеме, которую человек решает.

Почему я достаточно скептически относился к своим шансам? Такую премию должен заслужить весь белорусский народ. А кто ее получит — это уже не так важно.

Реальные шансы имеет Светлана Алексиевич. Очень надеюсь, что она ее получит. Ее книги популярны в Европе. И то, о чем она пишет, действительно интересно всему миру.

— Когда-то вы приводили слова Лукашенко о том, что он понимает права человека исключительно как право на труд и право разговаривать на кухне с женой. Недавно глава государства начал кампанию против тунеядцев. Стоит ли, по вашему мнению, защищать права людей, которые не работают?

— Мне эти события напоминают кампанейщину андроповских времен, когда в середине 80-х вышло постановление ЦК о борьбе с тунеядцами. По Минску бегали активисты, которые пытались вылавливать людей в магазинах, кинотеатрах, и те должны были объяснять, почему они днем пошли в кино, а не работают у станка. Чем это закончилось, известно. Экономика рухнула.

Мне кажется, что, начав кампанию по борьбе с тунеядцами, власти стремятся отвлечь внимание от настоящих проблем в экономике. В белорусской Конституции записано, что работать — это твое право. Ты можешь жить на три копейки, не работать и быть счастливым. А можешь пахать, как вол, быть богатым и обеспеченным и также счастливым, или наоборот. Наконец, в праве выбора образа жизни и заключается свобода человека. Главное правило, впрочем, как и в тюрьме: живи сам и дай жить другим.

— Как изменились Беларусь и белорусы за то время, пока вы были в заключении?

— На это время пришлись две девальвации рубля, которые сильно встряхнули экономику и затронули жизнь каждого человека. Во время последнего обесценивания власти наступили на грабли, которые не раз уже ударяли по всем белорусам: опять залезли в карман каждому и достали одну треть зарплаты. Просто так, без всякой ответственности перед людьми.

Наши люди остро реагируют на экономическую нестабильность. Хотя многие не задумываются, каким образом общественная, политическая жизнь связана с экономикой. Властям это всегда было выгодно, чтобы человек занимался своими частными делами и не лез в общественную жизнь или политику. К сожалению, белорусы с этим согласились. Будем надеяться, люди в конце концов поймут, что политическая жизнь в стране связана с благосостоянием каждого человека.

Татьяна Гусева, Gazetaby.com