Ложь оказалась страшнее катастрофы
Тридцать лет назад советская власть сделала все возможное, чтобы народ как можно меньше знал о катастрофе на Чернобыльской АЭС и о последствиях этой беды. Обжигающую правду много лет скрывали под грифом «Секретно».
«На Чернобыльской атомной электростанции произошел несчастный случай. Один из реакторов получил повреждение. Принимаются меры с целью устранения последствий инцидента. Пострадавшим оказана соответствующая помощь. Создана правительственная комиссия для расследования происшедшего».
Сообщение ТАСС 28 апреля 1986 г.
Одной из первых преступный механизм сотворения государством большой чернобыльской лжи раскрыла философ и политик Алла Ярошинская. Секретные документы Политбюро ЦК КПСС и советского правительства она, будучи народным депутатом СССР, членом комиссии Верховного Совета по расследованию действий должностных лиц в связи с аварией на ЧАЭС, по сути, похитила незадолго до распада Советского Союза. Вот некоторые из них.
Как лучше обмануть мир и собственный народ
«Совершенно секретно. (Рабочая запись.) Экз. единственный.)
Заседание Политбюро ЦК КПСС от 29 апреля 1986 г.
Вел его сам Горбачев. Присутствовали все члены Политбюро. Здесь впервые решалось, какую информацию дать миру и стране. После сообщения В. Долгих о «свечении кратера» реактора, о «забросе мешков с вертолетов» («Для этих целей мобилизовано 360 человек, плюс 160 добровольцев, но есть отказы от работы»), о «трех «языках» облака — западном, северном и южном», они начали обсуждать и проблему «как давать информацию».
Горбачев М.С. Чем честнее мы будем вести себя, тем лучше. Когда будем давать информацию, надо сказать, что станция была поставлена на плановый ремонт, чтобы не падала тень на наше оборудование.
Громыко А. А. Необходимо дать братским странам больше информации, а определенную информацию дать Вашингтону и Лондону. Соответствующие разъяснения надо дать и советским послам.
Алиев Г. А. Может быть, дать информацию нашему народу?
Лигачев Е. К. Возможно, не следует делать пресс-конференцию.
Горбачев М.С. Наверное, целесообразно сделать одну информацию о ходе работ по ликвидации аварии.
Яковлев А.Н. Иностранные корреспонденты будут искать слухи…
Рыжков Н.И. Целесообразно дать три сообщения: для наших людей, для соцстран, а также для Европы, США и Канады. В Польшу можно было бы послать человека.
Зимянин М.В. Важно, чтобы в информации отметить, что ядерного взрыва не было, а была лишь утечка радиации в результате аварии.
Воротников В.И. Можно сказать, что было нарушение герметичности при аварии.
Добрынин А.Ф. Правильно. Ведь у Рейгана наверняка уже на столе лежат фотоснимки.
Горбачев М. С. Все согласны с предложенными мерами?
Члены Политбюро: Согласны.
Горбачев М.С. Постановление принимается.
Под протоколом от руки подписано: «А. Лукьянов».
Настроения и решения этого заседания политбюро неукоснительно соблюдались в работе его оперативной группы по Чернобылю. Журналистов на ее заседания не допускали. Только один раз, 26 мая (протокол №18) пригласили редакторов центральных газет. Им дали наказ: «Главное внимание уделить мерам, принимаемым ЦК КПСС и правительством по обеспечению нормальных трудовых и социально-бытовых условий жизни эвакуированного населения, ликвидации последствий аварии, широко отражать активное участие трудящихся в реализации этих мер».
Едва ли не на каждом заседании обсуждали сообщения для СМИ. Все тексты утверждались голосованием, с конкретной датой публикации. Все просто. Для внутреннего употребления — одна информация, вернее, дезинформация, для братьев по социалистическому разуму — другая, для «проклятых» капиталистов — третья…
К сожалению, не удалась смелая попытка собственного корреспондента «Известий» в БССР Николая Матуковского привлечь внимание высокого заседания.
«Секретно. Телетайписткам. Эту телеграмму не показывать никому, кроме главного редактора. Копию уничтожить. Информация. Сообщаю для Вашего сведения, что радиационная обстановка в Белоруссии значительно осложнилась. Во многих районах Могилевской области обнаружено радиоактивное заражение, уровень которого значительно выше уровня тех районов, о которых я писал. По всем медицинским канонам проживание людей в этих районах связано с огромным риском для жизни. У меня сложилось такое впечатление, что наши товарищи растерялись и не знают, что предпринять, тем более что соответствующие московские инстанции не хотят верить в случившееся… Сообщаю Вам это по телексу, потому что все телефонные разговоры на эту тему у нас категорически запрещены. Н. Матуковский».
«Как такое могло произойти?»
(Из интервью М.С. Горбачева «Новой газете», апрель 2006 г.)
«…Мне позвонили в 5 утра 26 апреля и сообщили, что на Чернобыльской АЭС произошли серьезная авария и пожар, но что реактор цел. Даже в первые сутки после аварии не было понимания, что реактор взорвался и что произошел гигантский ядерный выброс в атмосферу. Первой моей реакцией было недоумение: как такое могло произойти?! Ведь ученые всегда заверяли руководителей страны, что реактор абсолютно безопасен….
Я думаю, что меня информировали правдиво. Потребовались недели, чтобы получить оценку случившегося. Мне нужна была более точная и обстоятельная информация. Картина прояснялась постепенно, с помощью и при участии ученых, инженеров, военных, вертолетчиков, шахтеров, персонала станции. Поэтому я и прождал почти три недели, прежде чем обратиться к народу…»
«Никто о взрыве на ЧАЭС не знал. Ни 26-го, ни 27-го»
(Из интервью Н. Н. Слюнькова, первого секретаря ЦК КПБ в 1983—1987 годах телеканалу ОНТ, апрель 2013 г.)
«…Никто ничего не знал. И Горбачев. Что там, какая радиация, и что радиация, и что там произошло. И ни 26-го, и ни 27-го. С 30-го числа мы стали эвакуировать из каждого населенного пункта. Шли по мере обследования. Находим здесь. Эвакуировать детей, стариков, женщин. Эвакуация шла очень сложно и принудительно. Никто не хотел уходить, никто не хотел бросать свои дома. А потом — как бы все, и стало тихо. Только год спустя у нас была карта со всеми имевшимися пятнами…»
Николай Никитович, мягко говоря, не договаривает. Уже 26 апреля сообщение о взрыве пошло в Москву — в КГБ СССР: «Обстановка на АЭС, в г. Припяти и прилегающих населенных пунктах нами контролируется. ЦК Компартии Украины доложено» — говорится в последнем абзаце этого сообщения. Согласитесь, вероятность, что информация не просочилась «наверх» и в партийное руководство соседней Беларуси, призрачна.
«Опасности угрозы здоровью мы не наблюдаем»
Сегодня, конечно, невозможно измерить (да и в каких единицах!) количество лжи о последствиях аварии на ЧАЭС. Ложь лилась грязным потоком из самых разных источников. На 26-й день после аварии министр здравоохранения БССР Николай Савченко выступил в газете «Советская Белоруссия»:
« …В настоящее время обстановка в республике нормальная, во всех районах Гомельской области ведутся сельхозработы. Сегодня уже можно говорить о безопасном уровне на всей территории, за исключением зоны отселения. Кто находился в 30-километровой зоне: обратитесь в любую поликлинику. Речь идет не о какой-либо угрозе вашему здоровью, а об обязательной мере профилактического характера. В отдельных случаях не рекомендуется давать детям молоко. Это не свидетельствует, конечно же, о наличии в нем в опасных количествах радиоактивных веществ…»
26 мая 1986 года в «Сельской газете» заместитель министра здравоохранения (он же начальник главного санитарно-эпидемиологического управления) Виктор Бурьяк вселяет в белорусов оптимизм:
« …Заметное повышение радиационного фона отмечалось в Брагинском, Хойникском, Наровлянском районах. Но сегодня у нас нет оснований считать, что он представляет опасность для здоровья населения. Опасности, угрозы здоровью мы не наблюдаем. Радиационная обстановка с каждым днем улучшается, и в скором времени волнующие жителей республики проблемы будут сняты с повестки дня…»
Оба медика, безусловно, знали о реальной радиационной обстановке и о неминуемых последствиях облучения населения.
Недавно газета «Советская Россия» опубликовала секретное указание Минздрава СССР, которое было «спущено» сразу же после аварии: «…Засекретить сведения о результатах лечения, о степени радиоактивного заражения персонала и участников ликвидации последствий аварии на ЧАЭС. Заболевания у лиц, привлекавшихся к ликвидации аварии, не должны связываться с воздействием ионизирующего облучения».
Впоследствии это указание относили ко всем без исключения лицам, пострадавшим от аварии на ЧАЭС.
Чернобыль навсегда
(Из интервью нобелевского лауреата Светланы Алексиевич Deusche Welle, март 2016г.)
— В своей нобелевской лекции вы говорили о двух катастрофах: социальной, связанной с крахом советской империи, и космической, как вы ее называете, — трагедии Чернобыля. В этом году — 30 лет чернобыльской катастрофе. Что для вас Чернобыль сегодня?
— Все мои друзья, которые умерли в последние десять лет, умерли от рака. И нет буквально ни дня, чтобы я не слышала от своих знакомых, что кто-то заболел или умер. Это было предсказано многими учеными еще в самом начале, в первые месяцы после аварии на Чернобыльской АЭС. Они говорили, что отойдут быстрые смерти, а потом начнется реакция на малые дозы радиации, которые мы едим, пьем, нюхаем. И сейчас это происходит. И власть хотела бы закрыть на это глаза. Так что нельзя сказать, что мы живем после Чернобыля. Мы живем в Чернобыле. И это — на бесконечное время.
Фото: кадр из клипа Sweet Dreams использован в иллюстративных целях.
Светлана Балашова
Читайте также:
«Куплю справку с места работы»
Особенности национального шопинга