Павел Якубович: Репрессии возникают из доктрины сделать всех счастливыми и обещаний «светлого будущего»

— В первую очередь, что для вас лично значат Куропаты? Когда вы туда пришли впервые? А когда в последний раз были в урочище?

— Где-то в 1988 году в журнал «Крыніца», где я работал тогда редактором отдела публицистики, пришел человек и сказал мне, что он житель окраины Минска и ему известно, что есть кусок леса, поля, где расстреливали людей. Я зашел к Некляеву (тогдашний главный редактор журнала) и спросил, что будем делать. Тема Сталина и массовых захоронений уже поднималась, в Украине уже Быковню раскопали. Некляев сказал, чтобы мы взяли машину и поехали посмотреть.

Мы с этим человеком поехали. Там поле и лес небольшой был. Вернулись в редакцию, я сказал этому человеку, что мы напишем об этом, но нужно будет связаться со специалистами, историками, археологами… Дело в том, что по причине довольно примитивной полиграфии журнал выходил на три месяца вперед — в апреле делали на июнь, оперативности добиться было невозможно.

Некляев сказал: «Давай подготовимся и через три месяца напишем, будем искать». Этот человек простился и ушел, потом обратился в Академию наук, нашел или Позняка, или Шмыгалева, его соавтора. Потом была известная статья в «ЛіМе», и пошло-поехало.

Когда я пришел на работу в «Народную газету», то очень много, насколько это было возможно, писал о Куропатах, боролся с тогдашним Минским горкомом партии, который заявил, что «БНФ родился в Куропатах и мы его там похороним».

«Народная газета» вела борьбу за Куропаты. Хотя знали очень мало исторических фактов, куропатской конкретики, но в газете велась тогда очень острая полемика. Я писал большие материалы. Сейчас эти заголовки кажутся тривиальными: «Пляски на костях» и так далее. Мы боролись с якобы свидетелями, которые говорили, что они якобы были заключенными, что туда якобы привозили евреев из Германии расстреливать. Провокатора разоблачили. Состоялись первые раскопки, но эта тема блокировалась…

Прошло много лет, я очень внимательно следил за тем, что происходило в Куропатах, очень внимательно наблюдал за борьбой, когда дорогу пытались прокладывать (2001—2002 годы), как отстаивали молодые люди…

— А вы сами приходили в Куропаты все эти годы?

— Да.

— Когда последний раз были?

— Последний раз был недели две назад. Я довольно часто там бываю, но это интимные походы, я не сопровождаю их освещением в своей газете.

— Я прочитала материалы «круглого стола», которые были несколько лет назад напечатаны в вашей газете, и недавнего «круглого стола». Прочитала на сайте газеты репортаж с субботника в Куропатах, и меня удивило, почему в репортаже нигде не было написано более детально, что это за место, кто там расстреливал, сколько людей там лежат в могилах. Писалось только о том, что нужно чтить память предков, про примирение…

— Честно говоря, я не читал этот материал про субботник. А журналистский материал именно про Куропаты — это совсем другое дело. Мне кажется, что об этом мы писали очень подробно.

Во втором уголовном деле, которое вела военная прокуратура, есть много данных, которые раскрывают одну из самых трудных и загадочных страниц, а именно: кто похоронен конкретно. Нужна идентификация. Во втором уголовном деле это могло быть, но оно, к моему сожалению, засекречено, и я к этому делу доступа не имел. С фактической точки зрения судить, кто там похоронен, можно только по результатам эксгумации, которая была проведена следователем Бролишем в присутствии общества и сотрудников Академии наук.

И кроме этих двух несчастных евреев из Гродненской области больше пока ничего не известно. Хотя, конечно, в целом картину можно восстановить, и это не так сложно. Я много изучал архивно-следственных материалов, относящихся главным образом к 1937—1938 годам. Они интересны тем, что имеют отношение к материалам расследования деятельности работников НКВД БССР, которых следующая волна привлекла к ответственности за нарушение «революционной законности» во времена 1937-го и первой половины 1938 года. Во второй половине 1938-го их арестовали, и они познали такие же жесткие допросы во времена, когда Берия «искоренял» Ежова и его людей.

Мне несколько раз попадались интересные факты. Арестованные бывшие следователи рассказывали, что с лейтенантом безопасности в одном кабинете сидели, и тот угрожал, что «намажет мне лоб зеленкой и отправит на Комаровку». Таких показаний было несколько в этих делах. В 1930-е годы за нынешней Комаровкой — Сельхозпоселок и далее сплошной лесной массив, который вел к Куропатам. И все это направление в Минске называлось Комаровкой.

Я сделал вывод, что расстрелы происходили там в 1935 году, а может быть, и раньше, в 1934 году. Это был спецучасток НКВД, его номер невозможно обнаружить. Очевидно, что расстрелы там происходили с 1933—1934 годов, но массового характера они не носили, массовый характер они получили во второй половине 1937 года…

Из тех архивов, которые сейчас хранятся, вытянуть что-то сенсационное уже невозможно. Лежат эти миллионы папок — три вопроса, «тройка», «двойка» и расстрелы…

— Так вы работали в архивах КГБ…

— Да. Я довольно долго ходил в эти архивы, и дело закончилось чуть ли не нервным опустошением и болезнью. Я не архивист, к сожалению, по складу. Архивист должен спокойно относиться к этому, а я начал путать его с реальностью. Появился параллельный мир, я начал ходить по упомянутым там явочным квартирам тех лет, по отелям, где они жили, по тюрьме, где был отдельный корпус.

Очень много просто мистического и инфернального и вместе с тем простой живой жизни, когда следователь приходит побриться в служебную парикмахерскую, а парикмахер уже предупрежден, что брить его не надо, ведь где-то в недрах дело заведено. Следователь — человек сообразительный: не побрили — пишет письмо наркому Цанаве, спрашивает, что происходит. Увлекательные вещи…

— Вы говорите, что были недавно в Куропатах, видели, как выглядит урочище. Люди, которые заботятся о Куропатах много лет, считают, что там уже ничего не нужно делать, что мемориализация состоялась, возможно, стоит только ограждение поставить или музей на поле построить. Какова ваша позиция, нужна ли мемориализация, какой-то памятный знак в Куропатах?

— Есть несколько поводов для размышлений. С одной стороны, сегодняшнее состояние Куропат с множеством крестов и других памятных знаков делают это место очень необычным, как этакое экзотическое кладбище, которое оставляет тяжелое впечатление. Оставить это в таком виде —смысл, возможно, и есть, потому что ничего подобного нет ни на кладбище, ни в музеях. Хотя есть одна особенность, о которой нельзя забывать.

Энтузиасты говорят: «Мы поставили кресты, мы поставим еще кресты». В принципе, крест может рассматриваться и как некий символ высокого страдания. С другой стороны, в Куропатах, естественно, лежат и атеисты, и воинствующие атеисты, богоборцы 30-х годов, и евреи, и люди, которые, может быть, не хотели бы, чтобы над ними был крест. А есть и белорусские крестьяне, для которых крест как памятник очень органичен, и белорусская шляхта, для которой это также органично. Это и люди из Западной Беларуси и Литвы, которых везли в Минск в 1940 году и расстреливали.

Есть второй пункт, который был предложен во время «круглого стола»: упорядочить всю эту территорию, проредить деревья, высадить зеленые насаждения и сделать памятный знак. Памятный знак, который не принадлежит к какой-то одной конфессии, по замыслу строгий, наполненный высоким смыслом, как сделал, например, Эрнст Неизвестный на Колыме.

Есть два варианта, как это можно сделать. Я считаю, что здесь нужен спокойный, хороший, в хорошем смысле заинтересованный диалог. Поэтому, когда я выступал в «Клубе редакторов» в прямом эфире и когда речь зашла о субботнике в Куропатах, я сказал, что это очень хорошая акция, но она не то что не первая, она — далеко не первая. 20 лет группа энтузиастов, людей очень увлеченных, людей достойных, тихо, не привлекая внимания, занимаются упорядочением и охраной Куропат. Им надо сказать спасибо, что я и говорил по телевидению, и, конечно, надлежит их привлечь ко всем подготовительным разговорам о том, что и как там должно быть. Не только выслушать их мнение, но и понять их.

Это мое мнение. Господам Чехольскому, Шапутько (я их всех по именам знаю) надо принародно сказать спасибо и попросить, чтобы они принимали участие в конкурсах, в обсуждении конкурсных работ и на всех остальных этапах.

— Вы знаете, кто входит в состав жюри?

— Не знаю. По-моему, еще ничего нет.

— Чувствуете ли вы, что у активистов, которые много лет сами, на свои средства все делали в Куропатах, есть недоверие к власти, которая все эти годы не помогала, а теперь вот решила… Как в этой ситуации быть?

— В ваших словах есть определенная заданность. 23 года никто не обращал внимания… Мы с вами говорили о том, что пять лет назад я по собственной инициативе, поверьте, что это не было выполнением важного правительственного задания, это была моя инициатива, собрал «круглый стол», пригласил и Майю Тодоровну Кляшторную, и католических священников, и историков и эти самые вопросы поставил.

— Вы представляете СМИ.

— Я не отвечаю за действия того или иного государственного служащего. На том первом «круглом столе» пять лет назад было поставлено много вопросов перед Минским горисполкомом в виде газетных просьб — что-то сделайте, сделайте охрану, с дорогой была проблема, там подтапливалось… Что-то сделали, потом забыли. Я хорошо помню, как на меня лично обрушилась «народная ярость» — «руки прочь» и так далее. Я считаю это одним из показателей нашего общественного зеркала, такого кривого, когда действительно есть недоверие к власти. Чем это недоверие вызвано? Сколько будет продолжаться? А что власть должна сделать для тебя, чтобы доверял? И тут — глухое молчание.

Я сейчас не думаю, что есть смысл обсуждать события прошлой недели, протесты, это отдельная тема. Что до Куропат, то меня зацепила строка о том, что министр Светлов (министр культуры Борис Светлов) сказал, что будут какие-то закрытые заседания. Зачем я тогда с этой инициативой выходил, чтобы были опять какие-то закрытые заседания, и где-то за закрытыми дверями решалось то, что волнует в Беларуси очень многих людей?

Здесь есть вина и СМИ. Проехали люди мимо, видят кресты и не знают, что, как и зачем. Слово Куропаты известное, а содержание — неизвестное. Если кто-то снова хочет загнать это в бюрократическое русло, что, мол, будет выбрана комиссия из лучших сынов и дочерей города, и эта комиссия тайно будет принимать решения, конечно, это не тот путь, и я буду против этого протестовать.

Идея «круглого стола» была направлена совсем на другое, чтобы все было открыто, с привлечением, с приглашением всех. Кто придет, тот придет, кто не придет, гоняться за ним не стоит. Но чтобы были люди из КХП БНФ, чтобы они могли принять участие, те люди, которые десятилетиями этим занимаются.

— Я хотела спросить, в вашей семье кто-нибудь пострадал от сталинских репрессий или, возможно, кто-нибудь в Куропатах лежит?

— Нет, сведений о Куропатах у меня нет. Но мой отец, простой возничий, управлял подводой с лошадью, работал на спиртзаводе, был приговорен к смертной казни. На его счастье, поэтому я могу с вами разговаривать, он попал в узенькую оттепель, был такой период, когда он, а точнее почти вся тюрьма по команде начальника тюрьмы написали прошение на имя Калинина, и всех в итоге отпустили, но взяли подписку о неразглашении. Отец после этого воевал на фронте, и только, я это хорошо помню, в 1955 году впервые начал громко рассказывать маме, и я узнал о его нахождении в тюрьме, в камере смертников во второй половине 1938 года по статье 58.13. Такая вот история…

В журналистском смысле я очень много этим занимался. Репрессиями, которые возникают из доктрины, которая всех очень хочет сделать счастливыми и насильно тянет в светлое будущее, а потом заканчивается очередными «Ямами» в Минске, Освенцимом, Куропатами, Тростенцами… ХХ столетие показало это. Уже в ХХІ веке начинается движение по второму кругу, во многих случаях в других формах.

— Вы говорите о том, что приходите в Куропаты, но не делаете это публично. Официально Александр Лукашенко не посетил Куропаты. Возможно, вы знаете, посещал ли он Куропаты приватно когда-нибудь?

— Не знаю. Вполне возможно, что так. Он говорил: «Я езжу»,— и, зная Александра Григорьевича, не исключаю, что он мог лично убедиться в том, что там происходит. Это в его характере. Но я открою небольшую тайну. Я собрал «круглый стол» не только ради того, чтобы в очередной раз обменяться мнениями и сделать материал. Я написал официальное письмо как главный редактор в Администрацию президента ради того, чтобы продумать и запустить этот механизм.

Это может сделать только государство: министерство культуры — свою часть работы, местная власть — свою часть работы. Хозяйственники, в том числе лесники, правоохранительные органы должны охранять Куропаты от вандалов. Чтобы этот механизм был запущен, письмо это, моя докладная были восприняты, уже есть какое-то эхо.

Я буду добиваться, чтобы все это делалось, но не келейно, и пусть господин Чехольский не пугается, что государство должно все взять в свои руки. Дело в том, что без государственного участия самодеятельная инициатива существовать может, но это будет менее эффективно. Пусть и государство свою лепту внесет. Поэтому важно, чтобы были приобщены все, кто хотел бы принять в этом участие, и представители общественности. Важно, чтобы государство здесь не восприняло это так: сказал Александр Григорьевич, и тут все зашевелились, а не сказал бы, и не зашевелились, и забыть можно. В этом сила общественности — будоражить, раздражать. Но главное, что меня огорчило, что будет какая-то комиссия, которая на закрытых заседаниях будет что-то рассматривать. Я против этого и с этим буду изо всех газетных сил бороться. Все должно быть открыто. Должны принимать участие не только великие скульпторы и великие архитекторы, как там сказано, можно провести всебелорусский конкурс рисунков, и, может быть, дети подтолкнут наших седых почтенных коллег.

belaruspartisan.org