Книгу о знаменитом фонде «Детям Чернобыля» я задумал написать давным-давно, еще при жизни его основателя Геннадия Грушевого. Причин тому множество, но самая главная в том, что за время работы фонда на оздоровлении за границей побывали более шестисот тысяч белорусских детей. Если прибавить их семьи и знакомых, получится город, сопоставимый с Минском…
Но, как говорится, человек предполагает, а Бог располагает…
Александр Томкович
Через короткое время после преждевременной смерти Геннадия Владимировича его жена и соратник Ирина Львовна Грушевая не только предложила вернуться к идее, но и приложила к ее реализации максимум усилий. Так пять лет назад появилась книга (с переводом на немецкий язык) «Философия доброты».
Сегодня Ирина Грушевая отвечает на вопросы «СН+».
— Если позволите, с философии и начнем. И не только потому, что философом был сам Геннадий Грушевой. Просто философию вашей деятельности часто сводят исключительно к оздоровлению за границей детей, пострадавших от аварии на Чернобыльской АЭС?
— Это не совсем правильно…
В начале девяностых, особенно к 1994 году, казалось, мы создали человеческую базу для свободных демократических преобразований, но новая власть быстро всё повернула вспять. Оказалось, большинство людей еще не было готово к таким переменам. Как бы сказали сейчас, они повелись за популистом. Революция в мозгах не произошла.
Наши же идеи поддерживало относительно немного людей. По всей Беларуси 14 тысяч активистов занимались кропотливой работой, брали на себя ответственность за контакты, за огромный поток гуманитарной помощи, который шел из-за рубежа.
Эта помощь не была государственной, а организовывалась простыми людьми. С двух сторон. Как на Западе, так и у нас. Такого небывалого всеобщего подъема в истории Беларуси не было.
Неспроста позднее, в 2004 году, на большом заседании с участием ОБСЕ, послов западноевропейских стран, иностранных журналистов и представителей разных организаций в Минском международном образовательном центре тогдашний польский посол в Минске назвал нашу работу проектом века.
Власть всё хорошо понимала. В отличие от большинства ее оппонентов. Иногда я с грустью думаю о том, что, к сожалению, далеко не многие осознавали суть преобразований в сознании людей, в их психологии, смысл тех изменений, которые происходили благодаря личному опыту участников проектов фонда «Детям Чернобыля».
Геннадий, как только попал в Верховный совет 12 созыва, а ему тогда не было и сорока, сразу отказался от слов, действовал по принципу — «Пусть за меня говорят мои дела.» И кропотливо работал в регионах, практически оттуда не вылезал. Общался с людьми, пытался понять их мотивацию, налаживал контакты между нашими инициативами и западными группами, которые уже к середине 90-х годов благодаря усилиям Фонда «Детям Чернобыля» получили серьёзный опыт гуманитарного сотрудничества с нами.
Работа была очень плотной, но и репрессии усиливались с каждым днем. С беларусской стороны люди начали банально бояться, а создание Департамента по гуманитарной помощи в 1997 году и полное взятие под контроль любой инициативы — как в Беларуси, так и за рубежом, значительно осложнило нашу работу.
К тому времени мы уже создали еще одну структуру, объединившую представителей разных стран, с целью использовать завязавшиеся отношения и углублять гуманитарное сотрудничество.
Она так и называлась: «Международная ассоциация гуманитарного сотрудничества». МАГС разрабатывала проекты, основанные на сотрудничестве людей из разных стран, давала возможность напрямую перенимать опыт гражданского общества демократических стран. Всё было в первый раз для нас. Хотелось, очень хотелось, чтобы и в Беларуси появились молодежные центры (их было в конечном счете 32, в тех регионах, где работали сильные группы Фонда « Детям Чернобыля», они назывались «Мастерскими будущего»), женские консультационные центры для жертв домашнего насилия и против торговли людьми, центры политического образования со стажировками в Германии, Норвегии, Шотландии, хотелось устраивать стажировки медиков, юристов, учителей, организовывать выставки беларусских художников в разных европейских городах, концерты музыкантов, встречи молодых экологов, политиков, правозащитников и журналистов, Форумы и конференции, марши мира, спортивные состязания. Мы думали, что было очень важно осознать свою значимость, ценность, стать интересными людьми для мира, а не просто бедненькими жертвами Чернобыля.
Геннадий очень болезненно реагировал на попытки видеть в нас лишь получателей гуманитарной помощи, распределяющих, так сказать, чужое добро. Он строил работу по принципу партнёрства. И во взаимоотношениях между своими группами не было такой элементарной схемы, когда одни дают, а другие только берут и за это благодарят. Я не скажу, что подобное плохо, но такие действия не отвечали стоящей перед нами цели.
Суть нашей философии в другом.
Мы хотели изменить нашу жизнь к лучшему. Сделать так, чтобы люди не только благодарили, но и сами что-то делали.
Чернобыльское движение на Западе раскололось именно по этой причине.
Наше условие было такое — помогите нам всему научиться, мы сами хотим быть интересными людьми, нести ответственность. Мы просим вас о поддержке, и всё определять будем вместе. А не вы одни будете решать, каких детей отправить на оздоровление, где что построить и т.п.
Подчеркну, в этом пункте человеческие мотивации разделились. Следует отметить, что такая философия пришлась не по душе не только некоторым нашим западным партнерам. Немало было и среди сограждан, которые не хотели себя чем-то обременять. Близость к неким благам была для них важнее всего
Была и еще одна тенденция.
Некоторые стремились поддерживать только своих единомышленников. В начале 90-х годов был очень большой спор между Зеноном Позняком и Геннадием Грушевым. Они напоминали стоящих друг напротив друга бойцовских петухов.
Зенон Станиславович очень сильно расстроился по поводу того, что дети, впервые приехавшие за границу, представляют нашу страну, по его мнению, не самым лучшим образом.
Опыта подготовки групп на оздоровление за границей у нас тогда, действительно, никакого не было. Мы просто брали на карте самые пострадавшие от радиации районы и тыкали туда пальцем. Именно оттуда и формировались группы: Брагин, Ветка, Хойники, Добруш, Белыничи….В итоге были жалобы от некоторых иностранцев, что наши дети не знают, как ходить в туалет, готовиться ко сну, чистить зубы…
Поначалу нас это тоже сильно смущало, но потом поняли, что это не вина детей, а беда всей нашей страны, раз подальше от столицы люди живут в очень примитивных условиях.
Позняк настаивал на том, что наша страна, нация должна выглядеть достойно, что среди детей должен происходить соответствующий отбор.
Геннадий придерживался другой точки зрения — мы посылаем детей из зараженных зон. Отбор может быть только по состоянию здоровья, по степени опасности, которой подвергаются люди. Никаких социальных, а тем более политических критериев быть не может.
По большому счету это и стало причиной некоторого дистанцирования от БНФ.
— Если память не изменяет, подобный спор был у Грушевого и со Станиславом Шушкевичем?
— Совершенно верно. Только там речь шла о коммунистической, партийной номенклатуре. Дескать, «неизвестно, чьи это дети сидят в самолете, прибывшем во Франкфурт», поэтому и приветствовать этих детей и встречавших их немецких активистов глава нового парламента Беларуси тогда не стал.
Геннадий не считал это важным. Главное для него было спасти жизнь и здоровье беларусских ребятишек. Ведь они все были из чернобыльской зоны! Потом они сами будут решать, какой политической линии придерживаться.
Когда говорят о работе фонда, действительно, вспоминают только о заграничных поездках чернобыльских детей. Безусловно, это было центральным пунктом нашей работы. Но далеко не единственным. Уже к концу прошлого века стало очевидно, что пострадавшие от аварии на ЧАЭС дети выросли. Бросить их, что называется, на произвол судьбы мы не могли. Именно тогда, (в конце 90-х годов) возникла и была осуществлена идея наших «Мастерских будущего» — социальных молодежных центров.
К сожалению, в беларусском гражданском обществе была мало понята суть этих проектов.
Все они проходили на волонтерских началах и это было что-то невероятное. Энергия била ключом. В людях проснулось желание делать добро, самим проявлять заботу о тех, кто в ней нуждается. Доброта, которая являлась основой работы фонда «Детям Чернобыля», стала энергией, изменившей и взгляд на мир, и на своё место в нём. Сколько молодых людей, волонтёривших в наших проектах, говорили мне, что никогда не чувствовали себя такими востребованными, такими нужными, важными. И что невероятно — многому они научились за очень короткий срок.
Они как бы аккумулировали опыт, который неосознанно получили во время оздоровления за границей. Понимание того, что можно жить по-другому, а государство может быть устроено иначе. Светлана Алексиевич как-то сказала:
«Ваш Фонд спасал детей дважды: он не только лечил, но и открывал им мир». Я бы сейчас добавила: мы открывали для ребят ещё и другое видение их собственного будущего.
Увы, многие тогда этого не увидели…
Тем не менее, я бы не спешила полностью отчаиваться. Надо надеяться. И мой любимый проект «Сад надежды имени Геннадия Грушевого» — символ этой самой надежды.
Александр Томкович