ПО ДРУГУЮ СТОРОНУ «ЛИНИИ СТАЛИНА»

Как же появился на теле Беларуси этот заросший густыми лесами железобетонный шрам, который уже в наше время государственные мудрецы назвали «линией Сталина»? Как жилось белорусам по ту, западную, сторону защитных сооружений?

Весной 1920 года большевики решили принести на штыках мировую революцию в Европу. В чудеса они не верили, зато твердо верили, что «от тайги до Британских морей» Красная армия всех сильней, но уже в августе 1920-го свершилось «чудо над Вислой», обернувшееся жесточайшим поражением РККА. Разгром был столь тяжким, что на мирных переговорах в Риге большевики согласились выплатить возродившейся Речи Посполитой огромные репарации золотом, а в придачу еще передать западные белорусские земли со всем их населением.

Белорусская делегация также приехала в Ригу, но ее не допустили к переговорам. По мирному договору 18 марта 1921 года 29 белорусских этнических уездов бывшей Российской империи почти с 4- миллионным населением стали польскими восточными окраинами — «крэсами».

Только спустя почти два десятилетия произошло объединение белорусов, но какой ценой! На воссоединенных территориях начались депортации коренного населения, которое большевики считали антикоммунистическим элементом. Произошло ограничение свободы вероисповедания и многое, многое другое. До июня 1941 года территория Западной Беларуси оставалась территорией с особым режимом управления. На старой границе до самой гитлеровской оккупации оставались пограничные заставы НКВД.

Ключевые положения Рижского договора о прекращении вражды, гуманном отношении к военнопленным, равноправии белорусов, русских, украинцев и поляков на разделенных землях так и остались на бумаге. Все последующее развитие исторических событий показало, что этот мирный договор обе стороны и не собирались соблюдать в полной мере с момента его подписания. Кроме того, сам текст соглашения о границе допускал неоднозначный подход к ее демаркации на местности.

Примером может служить рассказанная журналисткой Людмилой Селицкой история: «Когда пришли советы, граница должна была пройти прямо посередине улицы Рубежевичей. Односельчанин Болек Лиходиевский рассказал мне со слов своего деда, что тот вместе с депутацией от деревни пошел к красным пограничникам просить, чтоб не делили людей по живому. Добрые гроши им занесли, собрав по миру. И те отодвинули границу на два километра, оставив Рубежевичи под Польшей». Такая вот была народная «дипломатия».

Почти два межвоенных десятилетия эта граница была и окном СССР на Запад, и самым настоящим полем военно-политического противостояния, в котором все средства были хороши. Граница тогда не была в полном смысле этого слова «железным занавесом», скорее она напоминала местами покосившийся плетень из колючей проволоки с большими прорехами, сквозь которые постоянно сновали люди авантюрного склада, контрабандисты, обыкновенные бандиты и диверсанты. Много было и простых беженцев из СССР, спасавшихся от голодомора, преследований, в обратном же направлении бежала обманутая байками о советском «рае» западнобелорусская молодежь.

Среди всех без исключения категорий нарушителей границы были агенты спецслужб разных стран, сколотившие на контрабанде товарами и людьми по обе стороны границы немалые состояния, о чем увлекательно рассказал в опубликованном в 1937 году и переведенном сразу на 11 языков автобиографическом романе «Возлюбленный Большой Медведицы» польский писатель белорус Сергей Пясецкий.

Особенно сильной напряженность в приграничной полосе была в середине 1920-х годов, в СССР об этом сняли художественный фильм «Государственная граница», рассказывавший о борьбе чекистов с «савинковцами» и «балаховцами». Понятно, что никаких упоминаний о рейдах диверсионных отрядов Орловского, Ваупшасова и прочих советских террористов с советской стороны на территорию Польши не было и слова.

А между тем с декабря 1924-го до весны 1925-го советскими партизанами было проведено 199 боевых операций, из них 153 — вооруженные нападения на полицейские участки, железнодорожные станции, гминные управления, пограничные посты. 100 нападений сопровождались сожжением недвижимости, 11 — поджогом лесов и 46 — повреждением средств связи.

В ответ польские власти произвели массовые аресты в Западной Белоруссии. Только в Новогрудском воеводстве было арестовано 1,4 тыс. человек. ЦК КПЗБ приказал тогда всем командирам партизанских отрядов прекратить партизанские методы борьбы и «сконцентрировать все усилия на организационно-массовой работе среди крестьян».

Как же жили крестьяне-белорусы по польскую сторону границы? Об этом есть любопытное свидетельство жительницы довоенного пограничья Степаниды Степановны Евсейчик. Она единственный доживший до наших дней свидетель того времени в небольшом местечке Колосово, железнодорожной станции всего в 1 километре от старой границы.

Вот ее рассказ: «Жили мы у самой границы, пасли там же коров, бывало, что коровы забредали на советскую сторону, где колючки не было, но нам разрешали их забирать, советы нас тогда не трогали, но у нас при себе были польские паспорта, которые всегда могли проверить пограничники.

Как мы жили? Да всяко было. Кто работал, тем хорошо было. Работы мало было, тогда трудновато жилось. Я в семь лет пошла у пана служить, семья большая у нас была. Великого зла от поляков мы не знали, разве что заставляли нас по-польски говорить. На государственные праздники 11 ноября и 3 мая нельзя было работать.

Жили мы бедно, но у нас все свое было, голода, как за советским кордоном, не знали. Было у отца от пана 14 гектаров земли в аренде, хлеба и продуктов мы не покупали…

А советы пришли — стали гнать в колхоз, но нам это было дико, что все отдай в колхоз, а потом, что получишь. На работу гоняли, но не платили. Так нам это не нравилось: целый год на работу ходи, а только в конце года дадут зерна, а может, не дадут, голодно стало. Мы свое при Польше как намолотили, так уж все наше, и сытно жили, а новый советский порядок хвалить не стану, плоховато нам стало, и в 1940—1950-е годы хуже жилось, чем до 1939-го.

17 сентября было воскресенье, услышали стрельбу и поняли, что это война, большевики сюда быстро зашли. Всех польских пограничников забрали в плен, а который был на вышке, так того на вышке и убили, мы потом ходили смотреть, он там так и повис.

Сразу пошли аресты, хватали людей и — в черную машину, было все же дико глядеть на это. А которых большевики в плен забрали, мы больше не видели, тоже, видать, убили. Они же не думали, что в плен попадут.

Так до самого прихода немцев нам через границу и не разрешали ходить, а мы не понимали, почему советы нас заняли, а к себе не пускали. Помню, отцу советы дали пропуск через старую границу, чтобы заехал на советскую сторону в Негорелое на конной повозке за каким-то грузом, так одна местная жительница ему прошептала: «Ох и намучаетесь вы еще, сами все поймете…» Отец все недоумевал, что мы-то так радовались, что и работа у нас будет, и учеба.

До 1939 г. границу много разных людей переходило. Они рассказывали, что там у них, в БССР, свобода, что и учиться, и работать свободно можно.

Так вот, наши хлопцы еще до войны границу перешли и… получили за это по 25 лет. Один-единственный в нашу деревню вернулся, все остальные сгинули. Вернулся в деревню страшно изможденный, а его мать в сентябре 1939 г. встречала большевиков с радостной надеждой и спрашивала: «А где ж мой сынок? Он же пошел к вам учиться!». Очень умный и способный парень был, учиться хотел. Так вот этот самый Иван Самохвал единственный и вернулся. Это ж было неправильно. За что ж хлопцев сажали как шпионов? Мы же, девчата, сами провожали их до советского кордона.

В конце 1920-х много было беженцев, советы их не принимали обратно, а поляки не пускали в Польшу, не кормили их ни те, ни другие, умирали они, прямо у границы и хоронили, вот нас польские учителя и вели всей школой под польскую пограничную стражницу прибирать их могилки.

Подкармливали голодающих «русских» беженцев наши крестьяне, мама напечет хлеба, так давала мне относить им иногда жбан молока и хлеб для их деток. Теперь те могилы лесом заросли и даже памятника нет, а ведь там очень много людей от голода умерло».

Вспомнил я рассказ Степаниды Степановны, когда смотрел по российскому ТВ документальный фильм с участием блестящей советской переводчицы Лилианны Лунгиной. Еще ребенком она пересекла старую границу именно в этих местах, когда ее поезд проследовал через Колосово к советской пограничной станции Негорелое.

Ее рассказом и хотелось бы завершить этот материал: «Польша уже кончилась, Советский Союз еще не начался. После пяти дней дороги, мы подъезжаем к цели. Поезд остановился в Негорелом, где в то время проходила граница. Помню как сейчас: я переступила порог вокзала и вскрикнула — в зале полным-полно народу. Все одеты в лохмотья, изможденные, бледные. Все лежат вповалку на полу, подложив под голову мешки или берестяные котомки. Женский крик, детский плач.

На площади перед вокзалом людей еще больше, лежат еще теснее. Они что, неживые? Или спят? Откуда они взялись и куда бегут? Какой-то ребенок поднял на меня умоляющий взгляд: «Хлеба!». Холод пробрал меня до костей. Я задрожала. Мне тринадцать лет, я приехала из Парижа, и вот первое, что я вижу в стране, где мне теперь предстоит жить. Слезы потекли у меня по лицу. Мама, тоже в смятении, сжимает мою руку: «Не плачь! Здесь другая жизнь». — «Я никогда, никогда к этому не привыкну! Не хочу ехать дальше! Мама, мне страшно, давай вернемся!» — «Невозможно, мы пересекли границу. Мы уже по другую сторону!»

Виталий БЕДРИЦКИЙ, istpravda.ru