«Останется государство слабоумных, безвольных белорусов»

«Чистенько, хорошо. Скоро все будем подметать улицы»

Алексея Хадоркина не удивляет то, что нас объявили самой пьющей страной мира.

— Я давно об этом знал, — говорит он и уверяет, что если государство не станет защищать права граждан, белорусы станут вырождаться. — Пойдут мутации, начнется деградация. Олигофрену ничего не нужно — ни семья, ни дети. Интеллектуальная молодежь сбежит в Евросоюз или Россию. Останется государство слабоумных, безвольных белорусов.

В качестве печального примера нарколог приводит некоторые малые народы Севера, которые на фоне алкоголизации потеряли свою идентичность и практически вымирают.

— Но там-то все понятно. У народов Севера есть проблема с выведением алкоголя из организма, и даже небольшие дозы быстро вызывают привыкание, разрушают организм. У нас же намешано разных кровей, есть достаточно высокая устойчивость к спиртному. Но с нашими объемами выпиваемого…

Едем на хутор Хадоркина в Молодечненском районе.

— Прямо глаз радуется. Плиточка, аккуратненько… Скоро на фоне алкоголизации вместо того, чтобы заниматься производством высокоинтеллектуального продукта, бизнесом, все будем улицы подметать.

На нашу хорошо обустроенную территорию приедут «предприимчивые восточные люди», считает нарколог, и останется от страны только название.

— У нас декларируется, что всё — для людей, государство заботится о людях — думаю, президент искренне верит, что так оно и есть. Поэтому люди рассчитывают на защиту государства, — говорит Хадоркин. — Но на самом деле государству плевать на человека.

Если права ущемлены, обращайся во все инстанции — будут присылать отписки, «спускать» обращения. Отстоять свои права почти невозможно. И это касается всего, в том числе работы. Человек у нас сведен до уровня «никто», считает нарколог.

Хадоркин рассказывает, как решил построить дом: заключил договор с фирмой и отдал деньги. А они пропали — больше миллиарда! Директор фирмы утверждает, что передал их сотруднику на стройматериалы, а тот говорит, что деньги не получал. И хоть Алексей Хадоркин суд выиграл, истребовать свои деньги не может: виновник возвращает «по три копейки».

— Мне приходят отписки, мол, это конфликт между частными лицами, разбирайтесь. А в беседах говорят, что обычно защищают интересы государства. Получается, государство обслуживает только интересы государства и людей, которые во власти, грубо говоря, бюрократов, а не интересы простых людей. И мне что остается? Брать биту или обрез и идти разбираться с моим обидчиком или напиваться, гасить чувство несправедливости водкой?! Даже я, публичный человек, не смог защитить свои права, что уж говорить о простом работяге?!

— В парламенте должны быть представители народа, а у нас парламент — тихая гавань для чиновников, уходящих на пенсию. И те же бюрократы, которые ущемляют людей, принимают законы, — считает доктор.

Люди видят несправедливость, у них накапливается агрессия.

— Но поделать ничего нельзя: на улицу не пойдут, потому что мы, белорусы, люди «памяркоўныя», да никто и не позволит — человек будет моментально раздавлен. Остается одно — пить или употреблять психотропные вещества, — объясняет он.

А алкоголик становится еще более подавленным, потому что «чувствует себя немного неполноценным, он всегда в положении виноватого».

Картинки с натуры

…Иван — житель деревни Городок, куда Алексей Хадоркин ходил в школу, рассказывает про общего с Хадоркиным знакомого, который недавно умер от водки: «Было время, по 2—3 месяца не платили зарплаты. Колхозная жизнь. Без выходных, рабочий день не оплачивался, как положено. Домой приехал, самогонки выпил, салом закусил — и все нормально, жизни радовался. Потом мог не пить месяц-два, но опять брал рюмку и уходил на неделю в запой. Выходить из кризиса, может, медики помогали — и … опять в две смены за копейки работал».

Иван сам полжизни проработал в сельской местности, бригадиром. А потом сын подрос, нужно было поступать в вуз, платить за учебу. Теперь живет здесь же, а работает старшим охранником в профилактории.

— Из колхозника сделали раба, — рассуждает Хадоркин. — С утра до вечера работает, но ничего не имеет. А в сериалах по телевизору показывают красивые дома, красивый отдых, и думает колхозник: «Я один дурак, нищий». И идет покупать «плодово-выгодное».

У Сергея (58 лет) из деревни Олехновичи — своя история. Из магазина он выносит шесть бутылок «чернила» для себя, печенье и пластиковый стаканчик.

…Сергей уже давно не работает: «Три сына мне «отстегивают», а папа отдыхает на даче». Рассказывает, что у него — три высших образования (окончил педагогический, физкультурный и нархоз), всем сыновьям дал образование, у всех — по квартире. Когда-то, говорит, он был чемпионом Беларуси — метал копье. Раньше Сергей возил из Баку коньячный спирт цистернами. А в 2001-м «разлетелись» ноги — и начал пить.

— Неделю пью уже. Но я пять лет не пил. Смотри, папа же здоров! — хвастается мужчина своей физической силой. — Спортом — с 3-го класса! И не курю!

Из 12 одноклассников Сергея шестерых уже похоронили.

— Пить меньше надо, — поясняет.

Чувствуя приближение смерти, пьющие люди очень щепетильно относятся к могилам, говорит Хадоркин: «Посетить могилку — для них это святое. Если происходят похороны, собираются, провожают в последний путь, потому что знают, потом им нальют».

«Поумирали от водки»

Маме Алексея Людмиле Константиновне (работала учителем биологии в местной школе) почти 82 года. Она рассказывает, что «при Польше» не пили, ее родители ходили с бутылкой только компаниями на речку в праздники. Молодежь развлекалась тоже без алкоголя: собирались и танцевали у кого-нибудь во дворе. А пить стали после войны: «Цяпер без аніякіх празднікаў. Алкаголікаў многа».

Три недели назад вместе с домом сгорел пьяный сосед Людмилы Константиновны. 61 год, на пенсии, пил.

Соседка в 40 лет умерла прямо на улице: «Павалілася дагары. Піла здорава, хоць і ў магазіне работала. Не дайдзе, на вуліцы ляжыць. Мама саначкі возьме, зацягне яе. І сям’я была, і дзеці былі неблагія. Мужык яе меньш піў, і была яму бяда. Як стала напівацца, адпраўляў у баню начаваць».

Еще одна соседка тоже умерла «ад гарэлкі, у чужом дварэ». «Як у яе запоі — муж закрываў у пограб. Чэраз акошачка пакушаць паставіць». Он тоже «распіўся», теперь лежит с инсультом.

В деревне еще есть те, кто ходит и просит налить: «У любую хату сунецца і клянчыць». Если не за что — чистят погреба. А любят выпить почти все, говорит она, чуть не каждый день понемножку.

Отец Алексея Хадоркина был лучшим врачом в округе. «К другим никто идти не хотел. Они врачи от Бога», — рассказывают местные. Дед Хадоркина гнал самогонку из пророщенного зерна — для себя, ну и дать кому бутылку за работу. Где-то даже остался старый змеевик. Но самогонку семья не продавала, говорит нарколог. Теперь в сельской местности гонят меньше. «Каб гнаць, трэба мець з чаго», — говорит Людмила Константиновна. «Проще купить плодово-выгодное», — добавляет сын.

«Когда видно, что человеку реально плохо, трясет, то хоть 100—200 граммов наливаем»

Хадоркину «неудобно позорить родную деревню, стараюсь не высовываться», поэтому по деревне Городок мы отправляемся самостоятельно.

Возле частного магазина «Валентина» встречаем пьяных в спецодежде железнодорожников. Продавщица Юля рассказывает, что субботним вечером чаще всего покупают мороженое и пиво — дачники и дешевые «чернила» — местные «абулдосы». Литр плодово-ягодного — 47 800, пол-литра — 25 750. Лесники и электрики еще берут водку, даже в будни.

Пьют в деревне «конечно, много», говорит Юля и показывает хит продаж: «чернила», пачка чипсов, пару конфеток и сигареты «Прима».

— Одна бабка из деревни Гай регулярно приезжала в 9 утра на автобусе и брала по 6 бутылок вина. А потом могла в час приехать и еще взять, — рассказывает Юля.

Обычному человеку невдомек, куда такие объемы «пойла» просто помещаются. Нарколог поясняет, что алкоголики не закусывают, поэтому и влезает много.

Самогонку в деревне продают только две бабки.

— Им откуда-то привозят. У одной бутылка 25 тысяч стоит, у другой — 30, — рассказывают в магазине.

Часто ночью Юлю поднимают, мол, нужно выпить, открой магазин. Хотя «на вексель» здесь уже не дают.

— Нам прикрыли. Слишком много получилось, — объясняет продавец. — Не вернули долг, пришлось скидываться по 3,5 миллиона, поэтому пока что нельзя. Когда видно, что человеку реально плохо, трясет, то хоть 100—200 граммов наливаем.

«Смотри, пойдешь к Хадоркину»

Когда на четвертом курсе академии Алексей Хадоркин приехал на выпускной, почти все его друзья уже были сформировавшимися алкоголиками.

Хадоркин закончил учебу, потом на кафедре нервных болезней в Ленинградской военно-медицинской академии оценивал эффективность метода Довженко. К этому методу добавил некоторые приемы и сейчас использует в работе — кодирует зависимых. Теперь в родной деревне выпивох пугают: «Смотри, пойдешь к Хадоркину». Только один друг детства Алексея Хадоркина окончил вуз и не употребляет, остальные восемь — повально, двое из них уже кодировались у нарколога.

В деревне, считает Хадоркин, остаются только те, кто запрограммирован на неудачу.

…Во дворе деревянного дома на старом ковре сидит компания из трех человек. На запыленном ноутбуке звучит песня. Олегу Геннадьевичу сегодня 30 лет…

— Это только начало, еще не вечер, — говорит он про свое «застолье».

Пьют водку, «чернила», пиво, но видна только пустая бутылка и пачка сигарет «Магна». Собираются «напиться, пойти на дискотеку, разбить друг другу еб…ки». Его компания — парень с девушкой из Минска. Тот говорит, что жил раньше здесь и «закидывал», но теперь пьет меньше.

— Из моей компании (человек 30) почти никого не осталось, — изливает он душу. — Живы те, кто уехал.

И друзья начинают перечислять умерших от водки товарищей.

— В этом году Игорь умер от пьянки, 33 года. В том году один разбился на машине, 20 лет. Филипп — суицид, не дали похмелиться, ему тоже было 33 года. Игорь, 33 года, печень «села». Братья Третьяки: один пьяный отморозил ноги, а потом умер. Васю какой-то пьяный на «запорожце» сбил. Сергей…

Ребята говорят, что в деревне в выходные пьют все, в воскресенье «ловят отходняк» и в понедельник — на работу. В Минске тоже все пьют, говорит девушка (она старается спрятать лицо), но меньше.

Еще одну компанию встречаем на пороге дома: женщина лет 40 и два подростка (у одного подбиты оба глаза). Римма приехала в Городок из Минска, потому что муж повесился в квартире. С молодыми людьми празднует день рождения дочки.

— Ей 27 лет, умственно отсталая. Я, мать, имею право за ребенка выпить?

Показать свое застолье Римма не соглашается: «Что там — пустые бутылки и тарелки? Надо было вчера приходить». Римма говорит, что в соседнем доме не прикладываются, в другом живет закодированная Таня. И вообще закодированных по деревне человек 15—20. Многие раскодировались по 2—3 раза. Компания спешит в магазин: в девять часов он закроется…

В Олехновичи (10 километров от хутора) Хадоркин на повозке ездил на математические и физические олимпиады. «Теперь деревня спивается и вымирает. Два самых востребованных товара — «чернила» и венки. Похороны у людей пьющих — как праздник. Когда кто-то умирает, дружно приходят все — потому что это официальный повод выпить. Сначала поминают, а потом начинают петь песни. «Развлекаловка, короче говоря. Раньше из забав были проводы в армию и свадьбы, а теперь — похороны», — говорит Алексей Хадоркин.

Марина ВОРОБЕЙ, фото: Александр КАЛЕНИК, TUT.BY