Трезвый, юный, но «не русский»
Позвонил мне на днях знакомый, звать его Борис, попросил встретиться, чтобы рассказать «что-то о ментах» (он так выразился). Встретились. Поговорили. Рассказ Бориса я и передаю. Интересно для тех граждан, кто ни разу не сталкивался с ними. Да и для самих работников милиции полезно посмотреть на себя как бы со стороны.
Сам Борис почти не пьет. Но вот его папа, так сказать, грешит. Вот и в тот день был «на бровях». Борис, как я понял, человек резкий. Встретив папу в таком состоянии, он его резво опустил на грешную землю, да так, что папа быстренько написал заявление в милицию на собственного сына.
Пришел участковый милиционер. Бориса отвезли по известному столичному адресу: Окрестина, ИВС — изолятор временного содержания.
Сначала его поместили в двухместный «стакан». Там можно было или стоять, или сидеть. Борис еще относительно молодой — он сидел. Его напарник был старик, ему трудно было даже стоять. Несколько раз он стучал в железную дверь, но никто так и не подходил.
Пришли только однажды, когда надо было распределять сидельцев по камерам. Бориса вместе с новым другом отвели на четвертый этаж. Плюс добавили еще одного. В камере уже было двое несчастных.
То, что они несчастные, я понял из последующего рассказа Бориса.
— Ты пойми вот что, — горячился Борис, — один мужик нормальный, хотя видно, что сидел. А другого я бы сразу отправил в Новинки. Понимаешь, он все время говорит! И ночью, и днем! Полную чушь! Этот мужик, первый, с наколками, говорил одно: закрой хлебало! А потом подходил и резко бил того по морде! Все! И это действовало… Зачем таких берут в ИВС?
И я не знаю: зачем? Высказал робкое предположение: может, чтобы и тот, и другой гражданин не нарвались на иностранца во время Европейских игр?
Кстати, об иностранцах.
На второй день камера, по словам Бориса, пополнилась еще пятью сидельцами. Мест же было пять, нар тоже было пять. У сидящих возник вопрос: где же спать? На полу. Что интересно, как сказал Борис, никаких вопросов не возникало. У арестантов было полное взаимопонимание. Ты спи на моей шконке, а я пока похожу по камере. А потом поменяемся.
Самым последним в камеру привели худенького молодого человека. На майке у него было написано «Токио» по-английски. Он оказался японцем. Точнее, его мать была белоруской, а отец японцем. Хорошо говорит и по-русски, и по-японски. Почему он оказался в ИВС? Борис мне объяснил:
— Здесь люди со всех районов Минска. Менты, ОМОН нацелены на то, чтобы убрать с улиц всех подозрительных. Что ты! Европейские игры!.. Я поговорил с этим пареньком-японцем: за что, мол, тебя взяли? А он мне отвечает: шел по улице, а тут двое в штатском подходят, говорят — пройдемте. И все. Трезвый, юный, но «не русский»…
На третье утро всех привезли в суд, оказалось больше 40 человек.
— Нам предложили заполнить одну интересную бумажку, — рассказывает Борис. — Типа, в услугах адвоката не нуждаюсь, вину признаю полностью. Я одним из последних зашел к судье. Вместе со своим папашей. Объяснил, что к чему. Она поняла. Три базовые величины мне платить не придется. Ну, и на том спасибо…
А всем остальным бедолагам, включая «подозрительного японца», заплатить придется. Казне, как говорится, в помощь, а нам, хулиганам, дебоширам и тунеядцам, в назидание.
Читайте также: